Плеяды – созвездие надежды

А казахи все вздыхали, все сетовали, что нынешний айт — уже не тот, что раньше. Какими айты были в прежние времена, когда они обитали у Каратау! В те счастливые для казахов времена степь превращалась в разноцветное волнующееся море — такими нарядными были мужчины и женщины, направляющиеся на праздник. На каждом песчаном гребне белизной сияли юрты, за которыми было тесно от коней, всюду горели костры от котлов разносились соблазнительные запахи. А вешалки ставились даже между юртами. И чего не было на тех вешалках! Дорогие ковры, одежда из шелка, бархата, сукна и ярких ситцев, шубы и шапки из соболя, енота, ондатры, куницы, лисы... За аулами устраивали качели — алтыбакан для молодежи, и степь наполнялась веселым смехом, звонкими песнями. Аксакалы делились воспоминаниями, шумели, молодели на глазах.

«Это теперь, — говорили Тевкелеву казахи, — мы прячемся, пригибаем головы среди барханов. А в былые времена мы стремились повыше забраться, на холмы, чтобы нас издалека можно было заметить. Заметить и пожаловать к нам в гости. Аулы с аулами, роды с родами, улусы с улусами соперничали в эти дни в убранстве и торжественности. Ораторы состязались в красноречии, борцы в силе и ловкости, острословы в остроумии и шутках. Никто не глядел, не допытывался, кто из какого жуза все были в день айта братьями. Становились роднее родных. А какие песни звучали на празднике! Какие песни! Лаская слух, задорные мелодии Старшего жуза сливались, сплетались с задушевными мелодиями Среднего жуза. В этот сладостный напев врывались горькие, печальные и яростные напевы сказителей из Младшего жуза, и пылавшие радостным румянцем лица слушателей тускнели, глаза начинали гореть гневной силой».

А когда казахи садились за единый, общий праздничный дастархан, расстилавшийся для всех трех жузов, казалось, что они все сыновья одной матери. Разведи их, разметай их судьба по сторонам, сразу, казалось, утратят они свою гордую силу, сияющую красоту, торжественное великолепие. Да-а-а, сыновья одной матери, братья... И если они, казалось, покинут друг друга, разлучатся, поссорятся, тот, кто вчера на миру был щедрым, с открытой и широкой душой человеком, превратится в робкого и безвольного человека, а ловкий и находчивый краснобай, из слов вязавший узлы и кружева, — в надоедливого болтуна, попусту томящего свои челюсти. Храбрый и отважный джигит обернется скандалистом, задирающим в пустой злобе всех подряд...

«Разве нынче айт настоящий, каким ему положено быть? — вздыхали аксакалы. — Казахи хороши, когда в битве их знамена — знамена трех жузов — реют рядом, когда с байги приходят вместе три скакуна, когда за дастарханом собираются певцы, музыканты и острословы всей земли казахской! Нынешний айт лишь по названию айт! Эх, — вздыхали старики еще печальнее и горестнее, — вернутся ли, настанут ли когда-нибудь опять времена единства, братства и благоденствия нашего?»

Однако, как ни расписывали казахи прелести прежних своих айтов, как ни умаляли достоинства настоящих, русским и башкирам все равно было интересно побывать на любимом празднике степняков. Они на все смотрели с жадным любопытством, как на диковинку.

Громче и охотнее всех выражал свой восторг Сергей Костюков. В какую бы юрту ни вошел, из какой бы ни вышел, он не переставал восхищаться:

— Господи, вы видели, какое великолепие, какое богатство красок! Прямо-таки буйство красок! Как любят, оказывается, эти кочевники красоту, как ее чувствуют!

От Сергея ни на шаг не отставал Сидор Цапаев, только он, будучи потомком не ученых, а крестьян, выражал свои чувства иначе:

— Нету у этих чудаков разума, право слово, нету! Каждый оборванец украшает, видите ли, луку седла серебром! Каждый напяливает на голову лисью или кунью шапку! Даже ремни для порток украшают серебром, надо же, а? Небось не понимают, дурни этакие, что седла под ними, камча в руках, пояса да шапки подороже стоят, чем они сами!

... Славно, что был айт и что русские и башкиры из посольства побывали на празднике во многих аулах! Казахские аулы тоже стали понемножку привыкать к иноземцам, узнали многих из них. Обходительного, неторопливого Сергея Костюкова они наградили прозвищем Рыжий Верблюжонок, плутоватого, стремительного Юмаша назвали Гончим Псом, а коротконогого, с круглым брюшком Цапаева удостоили клички Песчаник. А уж коли казахи дали кому прозвища и клички, стало быть, признали за своего.

***

Вскоре после айта Юмаш принес Тевкелеву известие: разграбленный русский караван послала сюда сама императрица. Люди султана Батыра специально его выследили и ограбили, чтобы караван не дошел до этих мест, не мог встретиться с русским посольством. Заинтриговала Тевкелева и новость Цапаева.