Плейбой (СИ)

— Давай, проходи, чего стоишь, как неродная! — весело щебечет Малинина, пока я топчусь в коридоре. — Щас сделаем из тебя человека, а то вечно ходишь, как бледная моль — глаза б мои не глядели…

Мои брови второй раз за день от удивления улетают куда-то вверх, пока Женька тянет меня в свою комнату мимо гостиной, где сидели её родители. Бросив им дежурное «Привет» и совсем не дежурное «Это моя подруга», мы продолжили путь, и я только и успела бросить в ответ быстрое «Здрасте» и увидеть их удивлённые лица. Очевидно, в гости к их нестандартному чаду не так-то часто заглядывают друзья.

Женька совсем не любезно толкает меня в компьютерное кресло, явно воображая, что это кресло какого-нибудь известного визажиста, и поворачивает меня к зеркалу спиной.

— Значит так, — напутствует Малинина. — Пока я буду над тобой колдовать — работы-то непочатый край — тебе разрешается малость вздремнуть, если хочешь. Но не вздумай подглядывать, пока не разрешу, иначе раскрашу как Харли Квин и в таком виде выставлю на улицу, ясно?

Понятия не имею, кто такая Харли Квин, но на всякий случай киваю, потому что мне не понравился Женькин тон — очень уж был угрожающим.

И пока Женька творит с моим лицом всё, что ей взбредёт в голову, я действительно проваливаюсь в сон — то ли от усталости, то ли от эмоциональных переживаний, то ли от скуки, потому что макияж — не тот род занятий, с помощью которого я бы предпочла коротать вечер. Я даже забыла о том, что мне ещё предстоит возвращаться домой, а я даже не предупредила родителей о том, где нахожусь, и я понятия не имею, как пройти свой двор и при этом не схлопотать инфаркт — всё это померкло на фоне манящего небытия, в котором вообще не было всех этих «нельзя», «страшно», «нежелательно» и так далее.

Я периодически просыпалась, когда Женька стирала очередной неудачный штрих с моего лица специальными влажными салфетками, и каждый раз пыталась не смеяться, когда она с важным лицом рисовала в голове новый образ для меня. Не потому, что боялась обидеть Женьку — она не из тех, кто обижается на подобное — а потому, что видела, как это в действительности для неё важно. И если ради этого мне нужно немного побыть «холстом» и пару раз прикусить язык — я готова.

Из очередной отключки меня вытаскивает чья-то рука, настойчиво теребящая моё плечо, и восторженный голос Малининой.

— Да открой же ты глаза, спящая красавица! Всё на свете проспишь же, ну! На том свете выспишься!

Ей Богу, если бы сейчас что-то пила — точно подавилась бы, но веки всё же послушно разлепляю и утыкаюсь взглядом в зеркало, в котором вижу…

Это кто вообще?!

Вскакиваю на ноги, и девушка в зеркале делает то же самое.

Немыслимо…

Что-то неуловимо знакомое — что-то из прошлой жизни — улавливаю в движениях девушки напротив; в памяти тут же вспыхивают воспоминания о давно забытых походах в ночные клубы и кутежи до поздней ночи у кого-то из друзей дома или на даче. Вспоминаются бессонные ночи с Катей и Светой, когда мы устраивали пижамные вечеринки и делились последними сплетнями — будто кто-то снял блокировку, и все воспоминания вырвались из ящика, в котором были надёжно заперты всё это время. Я увидела прежнюю себя — ту, что могла поставить на место кого-то вроде Сергея и при этом не дрожать, словно осенний лист на ветру; ту, что могла в одиночку в два часа ночи пешком пройти полгорода, чтобы встретиться с друзьями на набережной; ту, которая никому и ни за что не позволила бы смешать себя с грязью…

А ведь я уже забыла, что это такое — быть сильной и бесстрашной.

А ещё я поняла, что совершенно не хочу возвращения той, которую вижу в зеркале; не в том смысле, что я собираюсь спрятать голову в песок и до конца жизни прожить трусливым зайцем — не хочу снова стать бездушной куклой, которую волнует лишь её собственное благополучие.

Стоило попасть в Женькины руки, чтобы вспомнить о своём внутреннем стержне, который за год успел покрыться ржавчиной страха, но при этом остаться такой же здравомыслящей.

— Скажешь что-нибудь или и дальше будешь молчать? — слышу за спиной тихий голос Жени.

Делаю глубокий вдох-выдох, прежде чем ответить.

— Ты даже не представляешь, что ты только что сделала для меня, — с благодарностью выдыхаю и чувствую, что вот-вот готова расплакаться. — Не знаю, смогу ли когда-то поделиться с тобой подробностями своей прошлой жизни, но знай, что я тебе очень благодарна.

Малинина хитро щурится и улыбается.

— Я никогда не лезу в чужую жизнь, если вижу, что этого не хотят. И даже если ты никогда не расскажешь, я не стану упрекать тебя за это. И кстати, это называется симбиоз — когда оба получают выгоду: ты помогла мне, а я — тебе, так что мы квиты.

Фыркаю, потому что моя помощь не шла ни в какое сравнение с её, но всё же согласно киваю. Бросаю нервный взгляд в окно, за которым уже сгущаются сумерки, и одёргиваю свитер.

— Думаю, мне пора идти.

— Что, даже чаю не выпьешь? — удивлённо таращится Женька.

Ну конечно, у неё-то нет Сталевского, который с радостью готов каждую секунду превращать её жизнь в ад — с чего бы ей волноваться за такие поздние возвращения домой?..