Я наблюдал за курией. Он свалился на четыре лапы, затем приподнялся, пошатнулся и уперся в землю костяшками пальцев, как обычно делают при ходьбе курии. Потом он снова поднялся и одним движением вырвал из засохшей земли куст колючки, с длинными, как у всех растений пустыни, корнями. Размахнувшись, курия далеко отшвырнул куст. Затем, растопырив когтистые пальцы, он глубоко всадил руку в землю и вырвал огромный ком пересохшей глины. После этих подвигов курия развернулся в нашу сторону, зарычал, оскалился и начал медленно приближаться.
Теперь роговица его глаз окрасилась в ярко-желтый цвет, на морде выступили капельки пота, из влажного рта вывалился язык.
В нескольких футах от нас чудовище остановилось. Я не сомневался, что у него хватит сил, чтобы прикончить двух безоружных людей.
Но курия не нападал. Вместо этого он посмотрел на меня и показал лапой назад, в направлении страны дюн.
Он старался держаться прямее, возможно, чтобы больше походить на человека. Я заметил, что он ранен. Во многих местах шкура оказалась сильно попорченной. На теле виднелись не зажившие рубленые раны. Очевидно, его противники орудовали ятаганами. Видимо, не так давно он потерял много крови.
— Я знаю этого курию, — сказал я. — Ты меня понимаешь? — спросил я, но чудовище не отреагировало на мой вопрос.
— Я просил освободить его из подвала в Порт-Каре, — объяснил я Хассану. — В Торе я едва не попал в засаду. Несколько человек собирались меня зарубить. Я застал бойню, которую мог учинить только курия. В тюрьме в Девяти Колодцах он явился ко мне в камеру, хотя я не мог его видеть. Я был прикован к стене и совершенно беспомощен, и он меня не убил. Мне кажется, он хотел меня освободить. Его спугнули люди Ибн-Сарана. Они чуть не убили его. Он был весь изранен. Ибн-Саран заявил, что его стражники убили курию. Но он солгал. Вот он, тот самый курия. Я его знаю, Хассан. Он мой союзник, пусть даже временный. Я уверен, что мы преследуем общую цель.
— Человек и курия? — воскликнул Хассан. — Это невозможно!
Курия вытягивал лапу в направлении страны дюн. Обернувшись к Хассану, я произнес:
— Я желаю тебе добра, Хассан.
— Возвращаться в страну дюн — безумие, — ответил он. — Вода почти закончилась.
— Постарайся добраться до Четырех Пальм, — сказал я. — Ты несешь ответственность перед своим племенем. В Тахари скоро начнется война. Ты должен быть со своими.
— Ты возлагаешь на меня трудное решение, — произнес Хассан. — Я должен выбрать между своим братом и своим племенем. Но я — из Тахари, — добавил он после паузы. — И я выбираю брата.
— За тебя все решила вода, — возразил я. — Иди к своим, они ждут.
Хассан посмотрел на курию, потом на меня.
— Я желаю тебе добра, брат, — улыбнулся он. — Пусть никогда не опустеют твои бурдюки. Пусть у тебя всегда будет вода.
— Пусть никогда не опустеют твои бурдюки, — ответил я. — Пусть у тебя всегда будет вода.
Хассан отвернулся. Я очень надеялся, что он сумеет дойти до Четырех Пальм.
Курия уже ковылял в направлении неровной гряды дюн, протянувшейся слева от нас.
Я пошел за ним следом.
Глава 21. О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В СТРАНЕ ДЮН
Курия — это невероятное животное. Без него я бы ни за что не выжил.
Вода закончилась на следующий день.
К моему удивлению, курия, хотя и показывал на страну дюн, вел меня по обычной пустыне. Мне показалось, он решил идти параллельно дюнам, пока мы не выйдем в точку, откуда до намеченной цели будет ближе всего. Тогда мы повернем и ринемся в запретные территории, в глубине которых располагается столь важный для нас объект.
— Воды больше нет, — сказал я курии и перевернул пустой бурдюк, чтобы он убедился, что из него не выливается ни капли жидкости.
Курия проследил за полетом птиц. К концу дня мы вышли на источник. Вода оказалась ужасной, но мы пили ее с жадностью. Потом мы убили четырех птиц и с удовольствием их съели. Курия изловил маленького скального тарлариона, который тоже пошел в пищу. Затем мы продолжили наш путь. Я пил много, ибо курия торопился. Зверь, очевидно, понимал, что я могу идти только ночью, но он был неутомим и гнал меня, не считаясь с усталостью, сном и жаждой. Временами мне казалось, что он забывает, что я не курия. Шерсть надежно защищала его от солнца. Он мог идти как днем, так и ночью. Стоило мне свалиться на песок, чтобы хоть на мгновение забыться сном, он нетерпеливо присаживался рядом. Спустя ан он будил меня и показывал лапой на солнце. Думаю, он не собирался узнать, который час, просто подчеркивал, что я впустую трачу драгоценное время. Он явно торопился, хотя жара, , отсутствие нормальной пищи и воды, сказывались и на его могучем организме. Временами его начинали терзать раны. Дважды я видел, как он слизывает с них гнойную корку. Я уже не сомневался, что он погубит и меня и себя.
— Мне нужна вода, — сказал я ему.
Прошел уже день с тех пор, как мы выпили последнюю каплю. Курия выставил восемь пальцев и показал на солнце. Я ничего не понял.