Племена Гора

— Ты — рабыня, — сказал я. — Ты — собственность другого человека. Ты — женщина. И тебя заставят вести себя по-женски. Если бы ты была свободной или горианкой, тебя бы никто не трогал. Но ты не свободна, и ты не горианка. Мужчина с Гора не потерпит никаких капризов со стороны рабыни. Она должна быть такой, какой он хочет ее видеть, а именно женственной и доступной. Непокорных морят голодом или бьют плетью. Ты можешь сопротивляться. Хозяин будет не против, это сделает процесс обучения более захватывающим, но в конце ты все равно должна покориться, потому что ты — рабыня. На Земле за твоей спиной стояло общество, и стоило мужчине повысить на тебя голос, как ты бежала в суд. Здесь общество защищает интересы мужчины, тебе не к кому обратиться и некуда бежать. Ты остаешься наедине со своим хозяином, и ты полностью зависишь от его милости. Не забывай также, что он не привык к самокопанию и напрочь лишен комплекса вины. Он с молоком матери всосал гордость за то, что он мужчина, и привычку властвовать над женщинами. Люди здесь не такие, как на Земле. Здесь живут гориане. Они сильны, жестоки, и они тебя сломают. Для мужчины с Земли ты, может быть, никогда не станешь женщиной. Здесь, красотка, тебе никуда не деться.

Она смотрела на меня с несчастным видом.

Танцовщица застонала, испустила сладостный крик и забилась в судорогах на невидимом шесте.

— На Горе хозяева поощряют чувственность в своих рабынях, — заметил я.

Широко открытыми глазами блондинка следила за танцовщицей. Теперь двигались только ее бедра. Казалось, они существовали отдельно от тела, лишь кисти рук и плечи слегка подрагивали в такт музыке.

— Сейчас ты так не сможешь, — сказал я белокурой рабыне. — Надо тренировать мышцы. Научишься двигаться, как женщина, а не как кукла или деревянная чурка. — Я улыбнулся. — Тебя будут учить чувственности.

Щелкнув пальцами, Самос освободил девушку от рабского шеста. Рабыня сорвала с себя вуаль и танцевала, держа ее в вытянутых руках. Стрельнув темными глазами, она завернулась в прозрачную ткань, и шелк, к ужасу белокурой землянки, только подчеркнул дразнящие, сладостные формы. Я видел, как широко раскрылись глаза застывшей на коленях связанной девушки. Танцовщица отбросила вуаль и упорхнула в центр зала.

— Ты еще научишься женственности, — сказал я блондинке. — Я даже скажу тебе, где ты пройдешь эту школу.

Она вопросительно на меня посмотрела.

— У ног своего хозяина, — произнес я и вслед за Самосом вышел из зала.

— Ей надо выучить горианский, причем быстро, — проворчал Самос.

— Пусть ее учат кнутом и пряником.

— Только так, — кивнул Самос.

Рабынь учили языку, применяя систему поощрений и наказаний. Печенье, конфеты и маленькие послабления, вроде одеяла в пенале, делали чудеса. Даже много месяцев спустя, допустив грамматическую или лексическую ошибку, девушки холодели от страха, ожидая мгновенной кары. На Горе не балуют молоденьких рабынь. Это первый урок, который усваивает девушка.

— Что-нибудь выяснил? — поинтересовался Самос.

Я допросил рабыню, как только она прибыла в его дом.

— Типичная история, — ответил я. — Похищение, транспортировка на Гор, рабство. Она ничего не знает. Вряд ли она даже понимает, что означает ее ошейник.

Самос рассмеялся неприятным смехом рабовладельца.

— И все же одна вещь, которую ты из нее выудил, представляется мне интересной, — сказал Самос.

В глубине коридора нам попалась рабыня. Девушка тут же опустилась на колени и низко склонила голову. Длинные волосы упали на плиты пола.

— Я бы не стал придавать этому значения, — произнес я.

— Сама по себе информация бессмысленна, — проворчал он, — но, если принять во внимание другие факты, вырисовывается любопытная картина.

— Ты говоришь о прекращении полетов?

— Да, — сказал Самос.