Племенной скот

Алена глядела в широко распахнутое небо, пытаясь разглядеть среди птиц непохожую на птиц черную точку. Ей так хотелось, чтобы Финист вернулся – не для того, чтобы назвать ее женой, но хотя бы для того, чтобы в память о трех коротких днях вернуть ей свободу.

– Зачем же ты держишь меня здесь, если уж я тебе не нужна? – шептала она, словно птицы на крыльях могли донести ему эти слова. – Зачем же мучаешь? Почему не отпустишь? Я не вернусь никогда, не потревожу и не побеспокою. Отпусти! Ну пожалуйста, отпусти!

– Он не может, – ответил вдруг кто-то. – Потому что ты носишь его ребенка.

3. Разрыв-трава

Позади стояла навья. И тоже вроде красавица; и тоже вроде неземная и привлекательно-странная, но – другая: с живой улыбкой и человеческим взглядом прозрачных светлых глаз.

– Я – Василиса, – сказала она.

– Ох! – Алена прикрыла рот рукой. – А Ваня-то твой не дошел. Потеряла ведь я Ваню-то!

– А я нашла. Ты не беспокойся. Я сама его сюда не пустила. А тебя вот задержать не успела, хотя, может, оно и к лучшему.

– Разве ж к лучшему? Как же может быть к лучшему такое мучение? – Алена сжимала губы, стараясь не заплакать.

– Зато ты знаешь теперь, – мягко заговорила Василиса, – как он к тебе относится. Иначе жила бы, думая: а вдруг еще любит? Верно ведь?

– Да, верно, – сказала Алена, и слезинка скользнула вниз по ее щеке.

– Но он не отпустит тебя, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Зачем я ему?

– Ты носишь его ребенка.

– Я? Ребенка? Да как же это можно знать? – Алена отерла слезу со щеки. – Живота ж нет. Да и женское прийти только должно еще.

– Ты мне поверь. Я знаю. Он хочет подождать, пока ты родишь, а потом отправить тебя домой, а ребенка оставить здесь, – Василиса говорила осторожно и медленно, как врач, сообщающий печальную новость.

– Как это? – Алена улыбалась глупо, словно блаженная. – Разве ж так можно? Это ж только навьи, домовые-банники детей крадут. А чтоб человек украл – так это же изуверство! Это как: у матери отнять? Точно он варвар или налетчик…

Алена лепетала, силясь подобрать слова, чтобы описать весь свой ужас, все неверие в то, что люди – особенно Финист – на такое способны.

– Так ты думаешь, кто такие – эти ваши домовые-банники, а? – спросила, нахмурившись, Василиса.

– Так кто? – Алена остановила на ней внимательный взгляд.

– Мы. Все мы: люди, которые живут в высоченных домах…

– Так вы таки не люди, Василиса? Не могу я разобраться никак.

– Люди. Понимаешь, очень давно, лет двести назад, все жили в таких городах. А потом оказалось, что всей этой красоты на всех не хватит. И тогда небольшая кучка людей оставила себе все. А остальных выгнала. Кто-то ушел в деревни, кто-то пытался остаться в городах, но дети их выродились в нечисть, которую ты видела по пути.

– Так и жили бы здесь, в своей красоте. Не совались бы к нам! – Алена сказала запальчиво, и Василиса увидела, как рука ее потянулась к животу, словно пыталась прикрыть его. Казалось, Алена осознала: там, внутри нее, уже живет крохотный ребенок, и испугалась за него.

– Мы не можем, – Василиса опустила глаза, и в ее взгляде Алена с удивлением увидела стыд: словно это сама Василиса воровала детей, убивала родителей, жгла дома, уничтожала посевы. – Они думали, что, отсекая вас от своих богатств, они убирают все лишнее и ненужное. Но оказалось, что без вас нельзя, без вас мы вымираем. У нас почти не рождаются дети, а из тех, кто рождается, большая часть слабоумные или уроды.

– И это значит, надо забирать наших детей?! – Вторая рука Алены тоже легла на живот.

– Нет. Но многие считают вас темными, необразованными варварами, годными лишь на размножение. Как из скота выбирают из вас тех, кого можно оставить на племя. Они думают, что вы – не люди.

– И что, все здесь – так?!

Алена в ужасе обводила глазами высоченные хрустальные башни, пытаясь представить, сколько в них может оказаться народа. Каждый человек представлялся ей злобным духом, навьей, нечистью, и повеяло на нее холодом, словно тысячи мертвецов разом протянули руки к ее живому, теплому животу.

– Нет, не все. Далеко не все, – ответила Василиса. – Богатых людей не так уж и много, а для того, чтобы покупать нужные вещи – всех этих змеев, всех этих коней – и чтобы оплачивать врачей и лекарства, и многое другое, нужны немалые деньги. Все остальные просто живут и работают – как и вы там. А если у них не складывается с детьми, они обращаются в «Добрый дом» – это такие люди, которые подбирают по дорогам бродяжек, ищут сирот в разоренных деревнях и передают в хорошие семьи.

– Но это же совсем другое дело. Это же дело доброе! Или я не права? Вот пусть бы так и было, и никому бы не было от этого худо! Наоборот, сироту призреть – дело доброе, богоугодное.