Племенные войны

«Бляха-муха, вот непруха», — подумал чекист. — «Дождь нальется прямо в ухо!» Но вслух ничего говорить не стал, взялся с места в карьер и помчался сквозь слабеющий ливень к Екатерининской гимназии. Дисциплина превыше всего! А еще всего превыше — маузер в руке товарища Лациса и его необузданный нрав.

Несколько томительных минут тянулось молчание: Тынис увлеченно писал что-то в свою тетрадь под кожаной обложкой, начальник ЧК стрелял глазами, Матрена иногда резко меняла свою позу из кривой в очень кривую, не переставая при этом крутить ручку. Тойво — тот, что не на стуле — хотел вернуться в свое тело, но у него никак не получалось.

— Откройте мне веки, — вдруг сказала женщина унылым стариковским голосом.

Веки, конечно, откроют — мало ли у него поблизости всяких подручных шастает! Но вот тогда всем может прийти конец. Живыми и здоровыми, на кого падал взгляд Вия, еще никому не удавалось остаться (это точно, Гоголь Николай Васильевич подтвердит). Что же случится с самим Тойво — нельзя было даже догадываться.

На счастье дверь снова приоткрылась и проговорила:

— Имре помер. Сверзился с подоконника и дух из него вон.

Это опять, стремительный, как коростель, Медведев вернулся, весь промокший до нитки.

— Как так? — удивился Лацис.

— А вот так! — взвыла Матрена и захохотала басом.

На Медведеве сразу высохла вся одежда. Только штаны снова промокли, поэтому он скорейшим образом ретировался.

— Его твой парнишка убил, тот, чье тело сидит на стуле, — доверительно пророкотала женщина. — Так откроет мне кто-нибудь веки-то?

— Сука, — сказал Лацис. — Уберите этого монстра! Профессор, твою мать!

Тынис почесал химическим карандашом за ухом и вздохнул. Конечно, надо было что-то делать, конечно, надо было заканчивать эксперимент. Но как? И как быть с Тойво?

Сегодняшнее событие, безусловно, было успехом. Душа есть, она даже отделяется от тела, но вот управлять ею и контактировать — не получается. Отталкиваясь от полученных материалов, можно продолжить исследования, учитывая сублимацию всех фактов: гроза, ливень, женщина, не потраченная научными школами, парень, с толикой древней крови, собакой Лацисом можно пренебречь, как не имеющим значение.

Вот только дальше весь научный эксперимент превратился, черт знает, во что. Какие-то святочные гадания на зеркале, образы, словно Жуковский и его Светлана. Вычитка «Вия» и все такое. Бесноватость Матрены только усугубила дело. Конечно, Владимир Михайлович Бехтерев не подвержен закостенелым догмам, он принимает очевидное, даже если оно невероятное. Но и ему как преподнести всю эту бесовщину?

Впрочем, впереди экспедиция, времени, чтобы поразмыслить, как следует, достаточно. Отчет, конечно, он отправит в Петербург уже завтра. Но распространяться насчет непроверенных и непонятных событий — это делать можно только вскользь, не вдаваясь в подробности. Лучше потом с глазу на глаз объяснить.

Черт, глаза эти с зеркала надо убрать!

Тынис подошел к Матрене и попытался остановить ее руку, вращающую колесо Фарадея, словно шарманку. Та повела покатым женственным плечом, и эстонец отлетел в угол. Сила у дамочки была ого-го! Или это последствия ее бесноватости?

Эстонец быстро на карачках подкрался из угла к медному проводнику, смахнул его рукой от стального зеркала, создал при этом замечательно яркую искру, досадливо крякнул и сел на полу, обхватив ноги руками.

Матрена, брызгая слюной, разразилась отборнейшей нецензурной бранью, прерываемой хрипением. Но крутить ручку при этом не перестала. Тело ее жутко выламывалось, словно подстраиваясь под какой-то неслышимый ритм.

Тойво понимал, что проку от содеянного нету никакого. Вий набирался энергией, чтобы заглянуть в реальность, и вот-вот этой энергии у него должно скопиться достаточно. Ничего хорошего это не предвещало. Учитывая же загадочную смерть Имре от прикосновения призраков, его личный опыт нахождения вне тела, это могло предвещать только плохое, вероятно, даже смертельно плохое.

Надо было решаться на какие-то действия. Все равно Жизнь победит — поэтому нельзя подводить саму Жизнь (слова из фильмы Гильельмо Дел Торро «Штамм»).

Тойво уже несколько раз пытался вернуться в свое тело, пытался в него просочиться, провалиться, внедриться — без толку. Он пробовал толкнуть, ударить, даже кусить отчаявшегося Тыниса, но тот этих потуг не замечал. Товарищ Лацис выглядел черным пауком от призрачного клубка щупалец над ним. К нему и подступиться было страшно. Несчастная Матрена и вовсе перестала походить на человека: это было что-то когтистое, кожаное, перепончатое.

— Эй, Вий! — крикнул он. — Может, я тебе нужен, попробуй взять меня!

— И пробовать не буду, — устами женщины ответил Вий. — Слишком много для тебя чести.

— Тогда чего же ты хочешь, старая сволочь?

— Мне плоть нужна, мне кровь нужна, прочее мне без надобности, — засмеялась Матрена.