Племенные войны

Тойво, конечно, не мог догадаться, что всего через сотню лет, без малого, в большинстве стран Европы среди лидеров заведутся, если говорить грубо, обыкновенные предатели, которые будут действовать вопреки чаяниям своих народов. Можно их и мягче обозвать: «предатели», потому как они нарушают присяги, данные ими при заступлении на свои высокие посты. В общем, как ни называй, грубо или мягко, а слово получается одно.

Эти клятвопреступники посадят своим соотечественникам на шеи пресловутых смуглых донельзя парней, позволят им загаживать европейскую землю, разрешат не работать. Вот тебе, Европа, и аллахакбар.

Как тебе будет житься на пенсии, Меркель? А как будешь после смерти? Адвокатов и юристов, тем более, политиков и послушных ментов там, на том свете, нету. А что есть? Доживешь — увидишь.

Лирика и тоска, бляха муха.

2. Новые планы

Тойво и Лотта практически не расставались эти пять дней. Про ночи и говорить не стоит. Конечно, в двадцать мальчишеских лет строить планы на всю жизнь — явление неблагодарное. Но не думать о будущем было невозможно. И Тойво думал, и Лотта думала. Они вместе думали. Теперь с этими думами следовало ознакомить родителей.

Но, как это часто бывает в столь юном возрасте, решили отложить такое знакомство на потом, на лето. Чего там суетиться — вся жизнь впереди! Однако как говорится, никто не знает, что будет завтра.

   Fighting, because we're so close
   There are times we punish those who we need the most
   No we can't wait for a savior
   Only got ourselves to blame for this behavior
   But nobody knows (nobody knows)
   What's gonna happen tomorrow
   We try not to show how frightened we are
   It would seem lonely if you were the only star in the night
   You've got to believe it'll be alright in the end
   You've got to believe it'll be alright again.[1]

Они простились на железнодорожном вокзале, каждый глубоко убежденный, что ненадолго, и видели они в этот миг только друг друга.

Но их видел из окна своего вагона еще один человек, поначалу бросивший на пару лишь мимолетный взгляд. Что-то в его памяти всплыло в отношении этого высокого парня, он присмотрелся повнимательней и, приподняв от внезапного узнавания фуражку, провел рукой по своим волосам. Василий Мищенко, член РСДРП с 1905 года, профессиональный террорист, усмехнулся: вот так встреча!

Некогда этот пацан сдал его охранке прямо на этом самом вокзале. Ну-ну, теперь посмотрим, кто кого переубедит! Он встал со своего места, оправил на кожаной комиссарской куртке портупею и кивком головы подозвал к себе двух младших оперативных товарищей из ЧК, сопровождающих его в поездке.

— В Хельсинки надо бы одного человечка нашим ребятам определить, — сказал он. — А пока аккуратно так посмотрите, чтобы не сбежал.

— Слушаемся, товарищ Василий, — охотно ответили оперативники. Точнее, ответил один, другой просто кивнул головой — не получалось у него говорить по-русски, хоть тресни.

Может быть, если бы эта была дорога в Выборг, Тойво никакого ненавязчивого внимания к своей персоне и не ощутил: тогда он жил предстоящей встречей с Лоттой. Теперь же, возвращаясь к будничной суете, все его чувства, отлаженные школой шюцкора, вернулись в работу в штатном режиме. Уши — слушали, глаза — видели, нос — осязал, волосы впитывали информативность космоса, хотя и не выглядели, как космы.

Именно волосами человек ощущает чужое внимание, сконцентрированное во взгляде. Это на лысых: смотри, хоть засмотрись — им как о стенку горох.

В Хамине Тойво ощутил еле заметное самому беспокойство. В Котке это чувство усилилось. В Ловисе все разрешилось. Антикайнен привык доверять своим чувствам, пусть даже не подкрепленным какими-то физическими воздействиями извне.

Так бывает: идешь в лесу, бредешь, вдруг — бац, и остановился. Нужно прислушаться и присмотреться. Вроде бы вокруг все тихо, ни сучок не треснет, ни чужое дыхание не донесется до слуха — ничего! Все нормально, да не все нормально. Что-то не так. Что? Да поди ж ты разберись! Прыгнул внезапно в сторону, и тотчас же поблизости кто-то шумно ломанулся прочь.

Медведь средних размеров с непонятной целью шел рядом. То ли любопытничал, то ли примеривался: напасть — не напасть.

Тойво, стараясь глядеть в отражения стекол в вагоне, выяснил человека, ненавязчиво контролирующего все его телодвижения. Короткий тулупчик, широкие плечи, если судить по длине рук, то высокий рост, весь белесый какой-то, нос картошкой. Латыш! А может, и не латыш.