Племя Тигра

Только оказалось, что все это лишь вступление – дела давно минувших дней, о которых нужно знать, чтобы лучше понимать настоящее. В последнее же время (годы? сотни лет? или, может быть, тысячи?!) Амма почти утратил интерес к бхалласу: триединство еще не распалось, но главной вершиной треугольника сделался человек, точнее, человекоподобное высшее существо. Тут, правда, масса тонкостей. Бхаллас, конечно, подобен, но не идентичен Амме, а человек, в свою очередь, подобен, но не идентичен бхалласу. Ультхан – новая, подобная, но не идентичная человеку сущность, является аналогией Аммы. Причем ультханам подобны не только люди (в смысле – темаги), но и нелюди (то есть нируты, они же Семенова «родня» – лоурины). Последние для того и созданы Аммой, чтобы у людей, после исчезновения бхалласа, был способ причащаться, уподобляться ультханам, то есть самому Амме.

«Хорошенькое дело, – мысленно усмехнулся Семен, – кроманьонцев, пришедших откуда-то из Африки несколько тысяч лет назад, местные неандертальцы воспринимают как ритуальную пищу. Впрочем, людоедство было, есть и будет. Странно другое: они же, кажется, мыслят вполне конкретно и никаких абстракций, которые нельзя пощупать или увидеть, не выдумывают. Даже Творец-Вседержитель у них жестко связан с материальным, так сказать, носителем. А откуда тогда все эти рассуждения про каких-то ультханов?»

Знакомые гвозди головной боли уже царапали виски, и Семен решил взять «тайм-аут» – как-никак, а общение у них происходит наполовину ментальным способом, и долго такого ему не выдержать.

– Могу я осмотреть это место? – спросил он. Мгатилуш не ответил, и Семен решил истолковать его молчание как знак согласия.

Он отобрал несколько веток посуше и, зажав пучок в руке, поджег его с одного конца. Факел получился неважный – светил неровно и то и дело пытался потухнуть. Впрочем, осматривать тут особо было нечего.

Пещерный зал действительно не имел иных входов-выходов, кроме того, по которому его сюда привели. Для карстовой пещеры это довольно странно, но Семен предположил, что данная полость образовалась путем обрушения свода, и обломки просто погребли настоящее дно вместе с каналами, по которым сюда поступала вода. Сам «зал» вряд ли превышал 10ґ10 метров, по крайней мере того пространства, на котором можно было перемещаться. Начал осмотр Семен с левой стороны и близ стены, ступив на небольшой холмик, чуть не провалился – под нетолстым слоем камней было что-то мягкое. Запах усилился, если такое вообще было возможно. Семен присмотрелся и различил поблизости еще несколько похожих холмиков и ямок, не утоптанных, а как бы выложенных обломками известняка и щебнем. «Ну да, конечно, – совсем не обрадовался он своему открытию. – Знаменитые неандертальские могилки. Это я, значит, наступил на еще не разложившегося как следует покойника – очень мило! А если заметят?! А вот эти уже просели – там, под камнями, наверное, одни кости. Фу, гадость!»

Потолок понижался постепенно, так что свод напоминал перевернутое блюдце. Нагибаться или вставать на четвереньки Семен, конечно, не стал, а двинулся в обход по периметру в том направлении, где высота позволяла не набить себе шишку. Впрочем, пару раз он все-таки приложился лбом к довольно острым выступам. Это было как бы платой за дальнейшие открытия, а он их сделал именно два: во-первых, он нашел туалет, который представлял собой просто загаженный участок пола на краю зала, а во-вторых, склад медвежьих костей. Из обломков известняка было выложено нечто вроде невысокой стенки или парапета, отгораживающего часть пространства перед смыканием потолка и пола. Эта клиновидно сужающаяся щель была наполовину заполнена медвежьими черепами и крупными костями. Бренные останки были не просто свалены, а уложены в каком-то хитром порядке, все различной степени свежести, но если кости от мяса были аккуратно очищены, то головы здесь хранились вместе со шкурой и остатками тканей, только без глаз. Они, кажется, наполовину мумифицировались, наполовину разложились, причем некоторые, похоже, не так уж и давно. Семен насчитал больше десятка относительно свежих голов, но оценить, сколько они тут пролежали (месяцы? годы?), конечно, не смог.

Разглядывая данное творение, он чуть не разворотил еще один культовый объект: на невысоком постаменте красовался старый череп очень крупного медведя без нижней челюсти, в глазницу которого была вставлена небольшая и с виду довольно свежая кость из какой-то конечности, принадлежавшая, вероятно, некрупной особи.

«Вот если бы я был ученым-археологом, – размышлял Семен, смакуя местные ароматы, – или антропологом, или этнографом (или кто там у нас все это изучает?), я бы, наверное, сейчас визжал от восторга и писался от радости. А мне просто хочется писать. Интересно, хозяин ругаться не будет?»