Господи, я не могла на него даже смотреть без желания заскулить. Он выглядел так, что по всем законам природы не должен был уже дышать. У него точно был сломан позвоночник, потому что тело лежало в неестественной позе. Все лицо в крови, кулаки стертые и опухшие, из ноги торчал кусок доски. Я должна была ненавидеть его за то, как он поступил со мной. За то, как подставил Колтона. За всю ложь и боль, которые мне причинил. Но прямо сейчас, смотря на него, я больше всего на свете боялась, что моргну, и его взгляд станет пустым. Жизнь покинет его. Его свет все еще горел. Мерцал, тускнел, уменьшался, а потом снова становился ярче. И так по кругу снова и снова, как будто он из последних сил цеплялся за жизнь хоть одной рукой, хоть кончиком пальца.
Свет Лайфорда был самым голубым в этой комнате. Почти что синим. Только очень-очень маленьким. Размером с шар для боулинга где-то в районе сердца. Я бы хотела как-то помочь ему. Подойти, сжать руку. Но не могла, потому что чувствовала давление Клода. Впрочем, оно исчезло в то мгновение, когда альфа яростно взревел. Я испуганно заскулила, глядя на этого монстра во все глаза. Меня уже ничего не держало, и я могла броситься бежать, но застыла от ужаса, понимая, что сейчас всему придет конец, и имя ему Харрисон Хейл. Интересно, в пророчестве было что-то о моей смерти? Лайф знал об этом, когда вез меня сюда? Настолько ли он безумен, чтобы умереть сегодня вместе со мной? И ради чего все это? Ради чего? Мы могли бы просто убежать. Мы могли бы быть так счастливы… А теперь он уничтожил все.
Я посмотрела на него, зная, что он поймет всю мою боль по глазам, а он закричал. От отчаяния и злости. Он хотел быть со мной, я видела. Но не мог закрыть меня собой от альфы. Даже Клод отбежал в другой конец комнаты, понимая, что здесь сейчас ничего не уцелеет.
— Стой! — молить — все, что мне осталось. Белый свет Харрисона начал угасать, становиться все тусклее. А на лице альфы отразилось непонимание, удивление, неверие. За ним и вернулась ярость. Он смотрел на меня так, будто его руки уже были на мне, и он душил меня ими, по крупицам отбирая мою жизнь. Но это был лишь колючий ледяной взгляд. А на деле он стоял на месте. Прирос к полу, не мог пошевелиться. И каждый раз, когда его свет начинал сиять ярче, я повторяла про себя мысленно десятки раз: «Стой! Стой! Не шевелись!».
Пока это работало, я спрыгнула с кровати, не отрывая глаз от Харрисона, и отползла в ближайший угол. Я понятия не имела, как долго смогу его так сдерживать, но точно знала, что это я. Это, мать вашу, я! Как? Почему? Про это говорила мама, когда называла меня особенной? Она знала, что я так могу?
Я не успевала за собственными мыслями, их было слишком много, чтобы разобраться со всем и привыкнуть к новому телу. Я должна была бежать? Но пути отхода не было. Только через окно с высоты пятого этажа огромного особняка. В новом теле, которым управлять оказалось сложнее, чем я думала, это казалось двойным самоубийством. Тогда как? Остаться и бороться? Я хотя бы могла попытаться.
— Прикажи своим оборотням уйти! — крикнула я Харрисону, проговаривая это наставление еще и мысленно. Но на этот раз ни черта не сработало. Ублюдок лишь расхохотался.
— Думаешь, ты познала силу Луны и будешь мной руководить, как своим цепным псом? — взревел он. — Я сильнее тебя, сука. Порву ко всем чертям раньше, чем ты успеешь опять взвыть.
Его аура засияла, и я больше ничего не могла с ней поделать. Страх победил мою силу, которая обвивала меня саму, согревая и защищая. Сейчас она начала растворяться на глазах, убывать куда-то, отплывать, как волна.
Альфа сделал шаг. Затем еще и еще один. Ему было трудно двигаться, словно к его ногам приковали гири, но мы с ним оба прекрасно знали, что ему и этого хватит, чтобы поломать меня пополам одним движением огромной лапы.
Он приближался.
— Харрисон! Посмотри сюда, урод! — голос Лайфорда прозвучал хрипло, почти неузнаваемо. Будто он повредил связки от долгого крика.
Альфа остановился с раздражением и неверием одновременно. Я и сама, посмотрев в другой конец комнаты, пораженно охнула. Лайфорд встал. С доской в его ноге, сломанными ребрами и повреждениями несовместимыми с жизнью. Как будто законы анатомии просто отказывались работать с ним. Он с громким хрустом и протяжным ревом выпрямился и пошел в наступление. Регенерировал прямо на глазах, вредил себя с каждым шагом и снова восстанавливался. Это казалось безумием. Он наверняка сгорал от боли при каждом движении.
— Ты и пальцем к ней не прикоснешься. Знаешь, почему? — произнес Лайф и ступил на больную ногу. Зашипев, он вытащил доску из бедра и дал себе несколько секунд, прежде чем сделать новый шаг. Я почти что испытывала его боль. По крайней мере, могла ее представить.
— Потому что она моя пара, — проговорил он. — И сначала тебе придется убить меня.
Лайф сейчас больше походил на мохнатого человека, сил на полное обращение у него не было. И при этом ему хватило безумства и наглости оскалиться кровавой улыбкой, а затем сплюнуть кровь альфе под лапы.