Если теперь он хотел быть другом, это могло означать только одно: он стал ко мне равнодушен. Он больше не хотел меня. И от этого моему самовлюбленному, эгоистичному сердцу стало больно. Осознание этого причиняло острую боль, потому что я не могла себе представить, что смогла бы быть настолько равнодушной к нему.
— Можешь не отвечать прямо сейчас. — Его взгляд и тон были уверенными, рассудительными.
Мне хотелось рассказать ему, насколько больно он мне сделал, что его новообретенное безразличие, из-за которого он предлагал дружбу, делало мне больно сейчас. Но я не могла. Потому что тогда ему стало бы известно, что он все еще имел власть над моими чувствами.
Вместо этого я приняла решение поступить таким образом, чтобы оттолкнуть его.
— Допустим, я согласна быть твоим другом, если ты расскажешь миру, какой твой отец злобный придурок и что наши семьи никогда не были близки, и что он никогда не имел влияния на мою мать. Что тогда ты будешь делать?
Я не ожидала, что Мартин усмехнулся бы, но он так и сделал, а затем быстро ответил:
— Паркер, я уже сделал это. Я сделал это спустя два месяца.
Снова я почувствовала, как моя маска спадала, и заморгала от удивления.
— Правда?
— Да. Интервью было в "Вашингтон Пост". Разве ты не читала ни одного из тех интервью, что я давал?
Покачав головой, я честно ответила:
— Нет. Не читала. Я избегала этого.
— Ни одного из них? — Что-то вроде зародившегося осознания бросило тень на его лицо.
Я снова покачала головой.
— Нет. Я не... — Сделав глубокий вздох, я заставила себя продолжить: — Я не хотела ничего знать о тебе. И не хотела знать, чем ты занимаешься.
Главным образом потому, как хорошо и непринужденно он выглядел в нашу последнюю встречу и какой несчастной и убитой горем была я, я и предположила, что он быстро двигался дальше по жизни, возможно, даже встречался с другими женщинами. Фактически, я была уверена, что он встречался с другими женщинами, учитывая то, что у него было свидание на моем выступлении на прошлой неделе.
Мне не нужно было видеть журнальные публикации и шестую страницу13 о Мартине Сандеки — самом завидном холостяке во Вселенной, попавшего в город с легионом своих поклонниц.
Между тем, я была не в состоянии двигаться.
Он, не отрываясь, смотрел на меня, его усмешка превратилась в хмурую гримасу.
— А ты собираешься прочесть?
Я пожала плечами, пытаясь выглядеть непринужденной.
— Скорее всего, нет.
Взгляд Мартина стал раздраженным от моего заявления.
Внезапно он сказал:
— Я искал тебя везде, пытался разузнать о тебе все, что ты делаешь, как ты. Вот как я нашел твою группу.
— Мою группу? Постой, что?
— Я нанял твою группу выступить на вечеринке на прошлой неделе. Ну, вернее, мой ПА14. Это был групповой стартап15, нацеленный на развитие сельскохозяйственной техники. Это мой новый проект.
Я не слышала ничего, кроме: "Я нанял твою группу выступить на вечеринке на прошлой неделе".
— Зачем, ты это сделал?
— По той же причине, почему я сейчас сижу здесь. — Голос Мартина прозвучал на грани раздражения и злости.
Мой взгляд переместился на стол между нами, пока я пыталась разобраться в этой горе удивительной информации. Он нанял мою группу? Зачем? Чтобы иметь возможность поговорить со мной? Но потом он пришел со своей девушкой на мероприятие? Чтобы что?
Но прежде чем я зашла слишком далеко, он встал, привлекая мое внимание к себе. Он вытащил свой бумажник.
— Послушай, тебе нужно время. Подумай об этом. Вот мой номер.
Я взяла его визитную карточку, не глядя на нее, так как была слишком занята, недоверчиво рассматривая его самого.
Я тупо переспросила:
— У тебя есть визитка?
— Да. Это мой личный номер. Если ты не позвонишь, я заеду на следующей неделе.
— Итак, что же... у тебя что, есть еще визитные карточки с другим номером? Без твоего личного номера? — Он предоставил мне возможность покопаться в деталях.
Нахмурившись еще сильнее, словно я задала вопрос с подвохом, он в конце концов ответил:
— Да. Другие визитки с номер моего ПА. И что?
— Ты понимаешь, что тебе двадцать один и у тебя две разные визитные карточки, верно? И персональный ассистент. И вероятно, угловой кабинет где-то. — Слова вырывались из моего рта потоком сознания, будто я думала и говорила одновременно.
Прищурившись, он посмотрел на меня, качая головой, будто не понял смысла моих слов, словно у него и вправду был угловой кабинет.
— От этого ты одновременно впечатляющий и смешной. Пожалуйста, скажи мне, что у тебя полотенце без монограммы.
У Мартина напряглась челюсть, когда он понял смысл моих слов, но я увидела неохотную улыбку в уголках его глаз, когда он посмотрел на меня с высоты своего роста.
— Они с монограммой, правда? И ты, наверное, называешь их постельным бельем.
Его губы сжались в твердую, но печальную линию. Скрестив руки на груди, Мартин сказал:
— Вот чего мне ожидать от нашей дружбы? Ты будешь на меня наезжать по поводу моего постельного белья?
— Безусловно, — сказала я, указывая подбородком на его запястье, — и на твои модные часы.
— Итак, это означает "да"? — подталкивал он, выгибая бровь.
— Это... это означает "возможно".