Плененная душа

Глаза юноши, как у ребенка, загорелись предвкушением.

— А теперь оставь нас ненадолго, — уже серьезно попросил светловолосый. — Иди к своей леди… Только ей о своих открытиях — ни слова!

— Сам знаю, — огрызнулся Риэ напоследок. — Из ума еще не выжил…

«…как некоторые», — ясно было написано на его лице.

Эдан проводил его долгим взглядом — и вдруг тепло улыбнулся.

— Спорный вопрос, — пробормотал весело. — Все-таки на Юлии жениться собрался…

Мила тяжело закашлялась — и мастер не сразу понял, что эти хриплые, рвущие грудь звуки на самом деле лишь смех.

— Иди сюда, — нахмурился он. — Сними это, — потянул за ткань прячущего ее лицо платка.

Лекарка заколебалась.

— Ну чего ты испугалась? — вздохнул мужчина. — Я видел такое много раз прежде… Сам ходил похожим! Снимай!

Без особой охоты Мила повиновалась.

Казалось, дикий зверь рвал когтями ее лицо. Глубокие борозды прорезали его вдоль и поперек; щеки словно сшивались из лоскутов; болезненно кривился безгубый рот, морщился вспухший красными рубцами лоб, щурились водянистые глаза без бровей и ресниц. Длинные шрамы сползали с подбородка на шею, куда-то под глухой воротник. Все было так, как мастер ожидал — и в то же время по-другому. Небрежнее, неаккуратней. Будто делалось поспешно, спустя рукава… И внешнее уродство скрывало под собой куда худшие раны.

Эдан коснулся горла девочки, прощупывая, проникая своим чутьем под кожу. Снежинка длинно и зло ругалась в его голове…

— Грубая работа, правда? — в ответ на его мрачный взгляд горько скривилась Мила. — Темнослов, хоть и сумасшедший был мерзавец, но дело свое знал. Не чета его замене, ученичкам-бездарям…

— И скольких еще за последний год вот так «посвятили»? — с трудом сдержался от проклятия Эдан.

— Кроме меня — пятерых. Двоих — неудачно…

— Сволочи! — выплюнул мастер сквозь зубы.

Изувеченная лишь равнодушно пожала плечами.

Сейчас это совсем уже не та была девочка, что когда-то облила его вином. Не осталось в ней и следа от привыкшего к побоям звереныша, лишь незаметно скалящего зубы, никогда не кусая, да при каждом случае забивающегося в нору… Нынешняя Мила — искалеченное, изуродованное существо — казалась куда смелее, намного свободнее. Она не прятала больше глаз, не мямлила, скупясь на лишнее слово, не дергалась от любого движения чужой руки. Сказывался ли тут почти год с Верой, или, может, девчонке просто стало наплевать на многие вещи — как бывают безразличны все повседневные глупости смертельно больному человеку — Эдан не собирался гадать.

Эта новая Мила была ему… нет, не симпатичнее, но куда понятнее. И пока его проклятый, воспитанный Гильдией, разум в который уж раз просчитывал все возможные выгоды от встречи с бывшей Темнослововой ученицей, его другая, куда более человечная, половина (неважно, сердце то или душа) вопила от гнева за сотворенное с девчонкой и рвалась хоть чем-то помочь.

Тревожный признак! Странные вещи происходили с прежде безразличным ко всему темным мастером: была ли виной тому вернувшаяся память или неутихающее чувство потери — но стал он нынче куда снисходительней к людям! Нет, Эдан и раньше мог помочь кому-то — просто так, потому что представлялась возможность. Но делал это скорей от скуки. Или из чувства долга — потому, что полагалось так по его представлениям о благородстве и чести, потому, что проще выходило принять свой долг проклятого, если было что предложить взамен своей совести… Чужие горести при том оставляли мужчину равнодушным, волнуя всерьез лишь тогда, когда касались его собственных интересов.

Теперь же, казалось, весь мир сговорился, чтоб пробудить в Эдане, вместо обычного презрительного снисхождения, давно забытые понимание и жалость к другим. Это раздражало. Ибо делало его уязвимым и растерянным.

Слабым.

Хоть пока и не решался темный мастер по-настоящему в том признаться.

«Как думаешь, Снежинка, смогу я вылечить ей горло? — вертя так и эдак Милу за подбородок, задумчиво спросил Эдан. — Никогда не брался ни за что столь серьезное…».

«Ну, хуже не будет, а практика тебе не помешает».

Он прикрыл глаза, сливаясь с биением чужого пульса у себя на пальцах, мысленно ощупывая каждую поврежденную клеточку, заставляя ее ожить и исцелиться. С Лаиной помощью такие вещи удавались уже неплохо. Как-то на Южном Эдан вылечил от лихорадки семью поселенцев, а во время плаванья немало помог морякам с их болячками. Однако теперь все казалось сложнее. Незавершенное Испытание давало о себе знать: ослабленное, искалеченное тело, вместо того, чтоб идти целителю навстречу, отчаянно сопротивлялось. Мила вздрагивала от боли, отчаянно сцепляла зубы — но, к ее чести, терпела. И лишь когда последний уродливый рубец на шее девочки исчез, и мастер, наконец, отвел руку, юная лекарка дала волю облегчению, а вслед за ним — немалому удивлению.

— Все знают, что в тебе нет целительского дара! — круглыми глазами уставилась на мужчину она.

— Большинство из того, что обо мне «знают все» — лишь выдумки, — хмыкнул Эдан.