Плененная королева

Времени у них не было. После мессы в белой, воспаряющей в высоту монастырской церкви Генрих засвидетельствовал почтение настоятельнице и приготовился к отъезду. Он собирался проводить Алиенору до Пуатье и убедиться, что она обосновалась там в безопасности, но тут пришло сообщение о серьезном бунте еще дальше на юге. Граф Ангулемский объединился с буйными сеньорами Лузиньяна и другими непокорными вассалами, и все они восстали против правления Генриха.

– Одной тебе с ними не справиться, – сказал Генрих Алиеноре, когда незадолго до их прибытия в Фонтевро ему доставили это известие. – Я соберу моих вассалов, и все вместе мы двинемся в Лузиньян. Твое присутствие напомнит этим самодовольным идиотам, кому они должны подчиняться. Потом ты безопасным маршрутом сможешь вернуться в Пуатье, а я преподам смутьянам урок.

– После этого они будут возмущаться еще больше, – вяло возразила она.

– Ты, что ли, собираешься выйти против них во главе армии? – поинтересовался Генрих. – И потом, не подчиняясь мне, они не подчиняются тебе. Я хочу, чтобы, перед тем как я оставлю тебя здесь, в Аквитании воцарился порядок.

Алиенора не ответила, она ехала молча, сжав губы.

Глава 37 Лузиньян и Пуатье, 1168 год

Король с королевой направились на юг к Лузиньяну. Приблизившись, они увидели замок, оседлавший холм над долиной Вонн. Алиенора вспомнила, как в их счастливые дни Генрих говорил ей, что замок этот построила дьяволица Мелузина, его прародительница.

Пуатье, куда направлялась Алиенора, находился чуть восточнее. Чтобы расстроить планы бунтовщиков, действовать нужно было быстро, и Генрих, уже принявший решение идти на Лузиньян, не мог проводить ее до города. Вместо этого он вызвал графа Патрика Солсберийского, своего военного губернатора и представителя в Аквитании, и приказал ему обеспечить безопасный проезд герцогини до Пуатье. И вот теперь граф Патрик во главе небольшого отряда ехал по пыльной дороге.

Алиенора знала Патрика и симпатизировала ему. Долгие годы граф преданно служил императрице Матильде и королю Генриху, а за год, проведенный в Аквитании, проявил себя способным, благоразумным правителем, завел тактическую и политическую дружбу с сенешалем Раулем де Фаем и попытался помириться с вассалами. Алиенора надеялась, что Патрик останется и после передачи власти – его общество и советы не бесполезны.

Но сначала был Генрих. Наступил миг прощания. Безусловно, не окончательного, но вероятность их встречи в ближайшем будущем крайне низка. Странным казалось, что такая безумная страсть нашла печальный конец на отдаленной сельской дороге, без всяких формальностей, и никто даже не подозревал, какое катастрофическое событие здесь происходит.

Генрих спешил: ему не терпелось начать сражение и поскорее оставить позади эти неприятные минуты. Он осадил норовистого коня, наклонился в седле и поцеловал Алиенору самым кратким из поцелуев, потом грубовато пожелал ей счастливого пути. Королева все это время прямо сидела в седле на своей смирной лошади, смотрела на мужа печальными глазами, но он не пожелал встречаться с ней взглядом.

– Прощай, милорд, – тихо сказала она. – Молю Господа о том, чтобы Он хранил тебя, и о том, чтобы мы еще встретились в этом мире.

Генрих кивнул – Алиенора подозревала, даже надеялась, что он боится заговорить, – потом развернул коня и дал команду свите следовать за ним. Алиенора провожала его взглядом. Он поскакал к Лузиньяну, оставляя за собой клубы пыли. Наконец с вымученной улыбкой на лице она повернулась к графу Патрику и, пришпорив коня, двинулась к Пуатье. Домой. После такой долгой ссылки она возвращалась домой.

Несмотря на все печали, Алиенора, вернувшись в свою резиденцию в башне Мобержон, ощутила прилив теплого чувства. Герцогские покои недавно отремонтировали, и теперь они отличались простором и роскошью. Алиенора прошлась по ним, поздравляя себя, довольно потрогала пальцем мягкое беличье покрывало на кровати, шелковую ткань подушек. Все комнаты были яркими – темно-синяя, цвета лесной листвы, красная. На стенах висели гобелены с эротическими сценами, изображающими нимф, купающихся в мифологических реках, и любовников, предающихся запретным наслаждениям. Ярко расписанные буфеты и подоконники были уставлены вазами из аквамаринового стекла и порфира. В соларе герцогини на широком столе перед камином был предусмотрительно поставлен серебряный кувшин с вином, ее ждал и набор шахматных фигур из слоновой кости, а в углу на комоде, укрытом расшитой материей, стоял переносной алтарь.

Ужин оказался превосходен. Трюфели! Сколько лет Алиенора их не пробовала! А для человека, которому приходилось мириться с менее рафинированной английской кухней, они были как амброзия. Затем подали утку, поджаренную в собственном жире. Великолепно! Персики и абрикосы, крупные и сочные – таких не бывает в северных королевствах. Возвращение домой оказалось более радостным, чем она предполагала.