Плененная королева

Когда от стоявшей в воздухе пыли невозможно стало дышать, Генрих наконец позволил жене вернуться в шатер. У Алиеноры оставалось одно желание: бежать из Лиможа или заползти в нору, как барсук, – так остро она ощущала скорбь и гнев горожан, а еще была убеждена, что, не сумев спасти стену города, предала их. Алиенору сжигала ярость, которая стала еще сильнее, когда Генрих, придя к обеду, даже не упомянул о событиях этого дня, а вел себя как обычно. В постели он снова был страстным любовником, то требовательным, то нежным, и Алиенора почти убедила себя, что все хорошо, но отвечать на его ласки не могла, потому что мысли ее были заняты одним: что теперь станут думать о ней ее люди.

Она не могла отринуть эти мысли. Алиеноре казалось, что брак, на который она пошла, бросая вызов миру, превратился в иную, нежели был ее союз с Людовиком, форму несвободы. Брак с Генрихом стал не партнерством, на которое она рассчитывала, а злостной проверкой ее долготерпения. Алиенора не сомневалась, что ее провели. Страсть Генриха разбудила в ней стремление властвовать, но теперь она поняла, что заблуждалась. Да, у них были общие цели, и Генрих советовался и считался с ней, но только когда его это устраивало. На самом же деле он имел перед Алиенорой все преимущества, установленные законами Божескими и человеческими, и был исполнен решимости утвердить это преимущество, не щадя ни чувств жены, ни ее гордости. Собственная беспомощность приводила герцогиню в бешенство, а попытки разорвать невидимые цепи, которыми Генрих опутал ее, ранили еще сильнее.

Когда они покидали развалины, в которые теперь превратились стены Лиможа, на их пути не стояли ликующие толпы. Остальная часть путешествия прошла без происшествий, и настроение Генриха сильно улучшилось, когда гасконцы выразили горячее желание участвовать в его английском походе и даже предоставить свои суда и припасы. Он объяснил это опережавшими их слухами о его сильном и бескомпромиссном правлении. В будущем эти забытые богом южане дважды подумают, прежде чем оскорблять его! Неудивительно, что теперь они так пресмыкаются перед ним.

Наконец они добрались до Тальмона, аккуратной деревеньки, приютившейся в устье Жиронды на мысу из высоких утесов. Алиенора любила это место, где ее семья когда-то построила охотничий домик. Но даже здесь неприязнь ее подданных к Генриху была ощутима. Алиенору покоробило, когда в первый день их пребывания в Тальмоне, ее сокольничие даже не пытались скрыть неприязни к Генриху. Герцогу Нормандскому пришлось бог знает сколько времени дожидаться в седле, когда ему подадут птицу. А когда птицу принесли, оказалось, что это перепелятник, которого считали подходящим разве что для женщин и священников, а не королевский кречет, которого он ожидал по праву. Алиеноре же на перчатку подали благороднейшего ястреба. Ситуация сложилась в высшей степени неловкая, потому что, несмотря на все подобострастные объяснения – якобы не нашлось подходящего ястреба, – было абсолютно ясно, что оскорбление преднамеренное.

Алиенора ничего не сказала. Втайне ей доставило удовольствие видеть раздражение Генриха. Пусть пожинает то, что посеял!

Внешне они существовали в безмолвном перемирии. Погода все еще стояла хорошая, хотя уже и наступила осень, и они каждый день выезжали на соколиную охоту, восхищаясь великолепным видом с утесов, ходили на мессу в низкую каменную церковь Святой Радегунды, а по ночам наслаждались плотью друг друга. И постепенно, против воли, Алиенора обнаружила, что снова подпадает под обаяние мужа.

– Я мог бы вполне счастливо жить здесь, – потягиваясь, проговорил Генрих, когда они лежали как-то утром в постели.

– Летом тут прекрасно, – сказала Алиенора все еще сухим и официальным голосом, потому что негодование продолжало мучить ее. – Все зарастает алтеем.

– Тогда мы вернемся на следующий год, – пообещал Генрих, встретившись с ней взглядом. – Ты все еще сердишься на меня из-за Лиможа, – сказал он.

– Ты сделал то, что хотел. Добавить к этому нечего, – отводя взгляд, пожала плечами Алиенора.

– Но ты чураешься меня, – посетовал Генрих. – Я имею тебя каждый вечер и каждое утро, но ты остаешься как чужая.

– А чего бы ты хотел? – спросила она. – У тебя нет оснований быть недовольным мной. Я идеально исполняла роль послушной жены, даже рискуя потерять любовь подданных. Я позволяю тебе пользоваться моим телом, когда ты только пожелаешь. Я с тобой в постели и за столом. Многие пары живут и без этого.

– Но между нами было что-то гораздо большее! – вспыхнул Генрих.

– Было, – горячо согласилась Алиенора. – Но ты решил стать агрессивным мужем, ты уничтожил мои надежды на равные отношения. Я в этом браке пленница!

– Значит, ты меня наказываешь, – решил Генрих.

– Нет, просто теперь так обстоят дела.

Алиенора попыталась встать с постели, но муж схватил ее запястье.

– Ты же знаешь, я люблю тебя, – взволнованно сказал он.

Слезы наполнили ее глаза.

– Я люблю тебя, – повторил он.

Мало-помалу Алиенора снова оказалась в объятиях мужа, тело ее сотрясали рыдания, она прижалась к нему.