Плененная королева

Розамунда произнесла все правильные слова, какие должна произнести добродетельная девушка чересчур напористому, хищному самцу. Она убедительно изображала девичью скромность. Но под этой маской скрывались насущные желания ее тела, требовавшие уступить, а еще – возбужденная реакция молодого разума, которому льстила любовь короля. Противиться такому сочетанию невозможно. Нет, Розамунда не обманывала себя, понимая, что не испытывает ответного чувства к королю – при всей своей незрелости она подозревала, что король вполне мог использовать слово «любовь» только для того, чтобы соблазнить ее. Она понятия не имела, какова настоящая любовь. Но знала наверняка, что между многими известными ей парами нет и следа этого чувства. Ее учили: долг жены – любить выбранного для нее мужа, но такая любовь вовсе не сводила мужчин с ума, не отправляла их в странствия, не становилась причиной дуэлей.

Мысли ее метались. А если у нее не будет другой возможности узнать, какова настоящая любовь? Так почему не ухватиться за эту любовь обеими руками и не уступить требованиям плоти?

Розамунда уснула, думая о том, чту будет чувствовать в объятиях короля Англии.

Глава 29 Анжер, 1165 год

Алиенора лежала в своих покоях с новорожденной дочерью Иоанной на руках, когда пришло письмо из Шампани. Дрожащими пальцами она распечатала его, прижимая девочку к груди, и прочла аккуратный витиеватый почерк какого-то неизвестного чиновника. Дочь Мария слала ей вежливый привет и справлялась о здоровье. Сама она была здорова и счастлива и сообщала мадам королеве, что часто вспоминает ее в своих молитвах.

И это было все… Пусть и мало, но все же лучше, чем ничего. И больше, чем Алиенора получила от Алисы, которая, конечно же, не могла ее помнить. Мало, но хоть что-то…

Глава 30 Вудсток, 1165–1166 годы

Осада длилась недолго. Когда последние редуты обороны пали, Генрих явился к Розамунде в ее шелковые покои. Девушка встретила его с распростертыми объятиями. Королю пришлось приложить некоторое усилие, чтобы войти в нее, она чуть охнула от боли, лишившись девственности, но затем так обвилась вокруг него, словно не собиралась больше отпускать. Потом Генрих лежал, положив голову ей на грудь, гладя ее упругий плоский живот и думая о том, что давно уже не получал такого наслаждения с женщиной. Да, наслаждения, но еще и нахлынувшего на него прилива радости и умиротворения. Прежде Генрих испытывал подобное с Алиенорой, и что-то от этого чувства еще сохранялось, когда они оставались вдвоем. Но стоило ему ненадолго уехать от нее, как он чувствовал отстраненность и даже враждебность.

Нет, Генрих не хотел думать об Алиеноре сейчас, когда прекрасная Розамунда лежала под ним, готовая отдаться снова. Розамунда, чьи светлые волосы лежали, спутанные, повсюду, щекотали ему щеку, чье юное тело с жемчужной кожей вытянулось рядом с ним в ожидании. Пальцы Генриха нашли расщелинку между ее ног, раздвинули и ринулись вглубь. Глаза Розамунды расширились от удивления, а потом она принялась стонать от неожиданного наслаждения. Боже, как она прекрасна, подумал он, приподнимаясь на мощном локте и обшаривая взглядом ее тело. Пальцы его тем временем становились все настойчивее. Розамунда была красива на иной манер, чем Алиенора, обладая хрупкостью и врожденной изысканностью. И имя у нее подходящее: кожа, нежная, как лепестки, розовые щечки. Генрих понял, что никогда не сможет расстаться с ней.

Генрих не мог оставить Розамунду одну. Он продолжал хотеть ее во всякий час дня и ночи и наслаждался судорогами страсти, которыми она отвечала на его старания. Но его возлюбленная была юной и неопытной, и хотя все время приобретала новые постельные навыки, каждое очередное их свидание казалось первым, будто он снова и снова лишал ее невинности. Король сходил по Розамунде с ума.

Генрих провел в Вудстоке всю осень, задержался на Рождество, а потом придумал предлог остаться до весны. Он вызвал каменщиков и строителей, чтобы воздвигнуть новую башню для дамы его сердца, садовников, чтобы для ее удовольствия разбить сад с лабиринтом, посадить по замысловатому плану живую изгородь из тиса и шиповника. Король знал, что настанет время, когда ему придется покинуть Розамунду: она останется в одиночестве и ей нечем будет себя занять, а с приходом лета лабиринт станет забавой для нее и дам, которых он назначил прислуживать ей. Ему и в голову не приходило, что в один прекрасный день этот лабиринт станет источником множества слухов и легенд.

Когда Генрих не нежился в постели с Розамундой, он работал над задуманной им законодательной реформой и в разгар зимы отправился на встречу со своим Большим советом в Кларендон, где его новые Конституции – так он их называл – стали законом[52]. Один пункт доставил королю особое удовольствие. Он гласил, что совершившие преступления клирики Бекета теперь лишаются права на Церковный суд. Генрих выиграл это долгое, трудное сражение, но не был уверен, что выиграл войну.