Плененная королева

Алиенора снова разрыдалась – теперь ей было жалко Генри, опозоренного и униженного, она представляла себе, как он ищет убежища в каком-нибудь разваливающемся, забытом богом замке, что, судя по всему, и случилось. К счастью, начались зимние дожди, прервавшие военную кампанию. До Пасхи было заключено перемирие. Генрих писал, что он в Ле-Мане и в добром здравии, но Ранульф Гланвиль, который находился при короле, частным образом сообщил Алиеноре, что его господин болен и в дурном настроении.

Она, озабоченная, написала мужу, умоляя его разрешить ей приехать к нему на Рождество, но король отказал ей, ответив, что не планирует никаких празднеств. Это само по себе было необычно, потому что Генрих всегда соблюдал церковные праздники со всеми их церемониями и шумным весельем, и по этому ответу Алиенора поняла, что он и в самом деле нездоров. Она хотела было отправиться к нему без разрешения, но это означало, что ей придется обмануть бдительного Генри Берневаля и найти достаточно денег для путешествия в разгар зимы. И то и другое практически невозможно. Она могла только молиться за выздоровление Генри, а потому проводила часы на коленях перед статуей Богородицы в часовне замка, чуть ли не терроризируя Святую Марию просьбами помочь королю. В течение нескольких спокойных недель казалось, что молитвы Алиеноры услышаны.

Наступила Пасха, а с ней пришло сообщение о новых мирных переговорах. Никто не хотел полномасштабной войны, если ее можно было избежать. Алиенора снова стояла на коленях – молилась за мирное решение всех проблем, когда прибыло еще одно письмо от Ранульфа Гланвиля, из которого она, к своему ужасу, узнала, что переговоры отложены ввиду болезни короля. После этого королева снова принялась терзать Деву Марию, сопровождая свои молитвы слезами, пытаясь подкупить ее мессами и множеством добрых дел.

В июне королю стало лучше. Сердце Алиеноры запело от радости, когда она узнала, что он встретился с Филипом и Ричардом, но вскоре снова погрузилось в отчаяние, когда пришло сообщение, что Генрих упорствует в своем намерении выдать Аделаиду за Иоанна, а Ричард, считая, что это первый шаг в бесчестном заговоре, имеющем целью лишить его наследства, заключил союз с Филипом и объявил отцу войну.

Война! Ужасная вещь при любых обстоятельствах, но что может быть ужаснее войны сына против отца? Алиенора жила в муках ожидания: она не могла молиться за победу какой-либо из сторон, потому что в этой войне не могло быть победителей. Либо ее сын, либо ее муж. Когда-то она уже сделала выбор, повторять ту ошибку она не желала. Королева перестала ходить в часовню, не могла заставить себя молиться. Господь, защитник справедливости, наверняка покажет путь к мирному исходу конфликта. Она не могла поверить, что Он навсегда отвернулся от дома Анжу.

Но Господь, кажется, был занят чем-то другим. Войска Филипа и Ричарда неумолимо продвигались вглубь территории Плантагенетов, брали один замок за другим. Их мощь была настолько велика, что вассалы Генриха, много лет недовольные его жестоким правлением, один за другим оставляли его. Король тем временем снова отступил в город Ле-Ман, место, где он родился, и когда французская армия появилась у его стен, отдал приказ поджечь окраины. Таким образом он надеялся отвлечь внимание противника, чтобы неожиданно атаковать его. Однако король не рассчитал с ветром, который раздул пожар так, что бульшая часть его любимого города оказалась охвачена огнем, и Филипу удалось пробить оборону. И снова Генрих и его рыцари были вынуждены пуститься в постыдное бегство. В очередном письме Гланвиль сообщил Алиеноре, что Генрих горько бранил Господа, который оставил его: «Король предупреждал, что больно отомстит Ему, что лишит Его того, что Он любит в нем больше всего, – его бессмертной души. Король много чего еще говорил, но я воздержусь повторять его слова».

Алиенора могла представить все это, она воображала мужа, страдающего от боли, скачущего на коне, видела его на фоне горящего города, слышала его крик, обращенный в бессильном гневе к глухому божеству. Душа ее сострадала душе мужа, но Алиенора ничем не могла облегчить его телесные и душевные страдания. Стоит ли молиться, спрашивала себя Алиенора, если Господь отвернулся от короля? Может быть, следовало воззвать к Ричарду? Но это наверняка будет неправильно истолковано. Дрожь пробирала королеву при мысли о том, чту будет, если Генрих узнает. Наверное, все же лучше снова встать на колени и заставить себя молиться.