Плененная Вселенная

— Я ухожу,
Опускаюсь ночью в подземный мир.
Мы встретимся там скоро,
Измененными, на этой земле…

Когда он кончил, Коатлики наклонилась ниже и вырвала его бьющееся сердце.

2

Подле нее в маленьком глиняном горшке, заботливо установленном в тени дома, чтобы не завял, стоял побег квиах ксохкилта, дождевого Цветка, в честь которого назвали ее. Встав на колени и склонившись перед ним, Квиах шептала молитву, обращенную к богине цветка, прося защиты от темных богов. Сегодня они настолько близко подступили к ней, что она едва могла дышать, и лишь долголетняя привычка помогла ей тянуть жернов туда-сюда. Сегодня шестнадцатая годовщина со дня — того дня, когда на берегу было найдено тело Чимала, разорванное мстительной Коатлики. Всего через два дня после праздника урожая. Почему ничего не случилось с ней? Коатлики должна знать, что она нарушила табу, так же как и Чимал. И все же она жила. С тех пор каждую годовщину того дня она проводила в страхе. И каждый раз смерть миновала ее. До сих пор.

Нынешний год был самым худшим, потому что сегодня ее сына забрали в храм на судилище. Несчастье, должно быть, разразится сегодня. Боги следили все эти годы, ожидая этого дня, зная все это время, что сын ее, Чимал, был сыном Чимала-поноки, человека из Заахила, нарушившего табу клана. Дыхание вырвалось из ее груди громким стоном, и все же она продолжала управляться с жерновом.

Тень долины наполнила сумраком ее дом, и она уже несла на ладонях лепешки, готовая положить их на кумал над огнем, когда услышала медленные шаги. Люди все дни заботливо избегали ее дома. Она не обернулась. То был кто-то, кто шел сказать ей, что ее сын принесен в жертву, что он мертв. То был священник, пришедший за ней, чтобы отвести ее в храм во искупление греха, совершенного шестнадцать лет назад.

— Мама, — сказал мальчик. Она увидела, как он с трудом прислонился к стене дома, и, когда он шевельнул рукой, на стене осталась красная отметина.

— Ложись здесь, — сказала она, торопливо вошла в дом за петлатлом, потом расстелила этот травяной ковер возле двери, где еще был свет. Он был жив, они оба были живы, священники просто избили его! Она стояла, сжимая руки, готовая заплакать, и тут он повернулся на ковре вниз лицом, и она увидела, что избиты не только его руки, но и спина. Он лежал спокойно и не отрываясь смотрел на долину, пока она размешивала в горшке с водой целебные травы и промывала его раны; он слегка вздрагивал при ее прикосновениях, но молчал.

— Можешь ли ты сказать своей матери, как это случилось? — спросила она, глядя на его неподвижный профиль и пытаясь понять выражение его лица. Она не могла сказать, о чем он думает. Так было всегда, даже когда он был совсем мал. Казалось, его мысли лежали вне ее понимания, проходили мимо нее. То было, наверное, частью проклятия; нарушивший табу должен страдать.

— Это была ошибка.

— Священники не совершают ошибок и не бьют мальчиков по ошибке.

— На этот раз они ее совершили. Я взбирался по скале…

— Значит, тебя побили не по ошибке: взбираться на скалу запрещается.

— Нет, мама, — терпеливо проговорил он, — взбираться на скалу не запрещается. Запрещается взбираться на скалу при попытке уйти из долины: таков закон, как его провозглашает Тецкатлипока. Но при этом разрешается взбираться на скалу на высоту в три человеческих роста, если хочешь достать птичьи яйца или по другим важным причинам, я же полез за птичьими яйцами. Закон это разрешает.

— Если… если закон это разрешает, то почему тебя побили? — она села на корточки и задумалась.

— Они не поняли закона и не были согласны со мной, и они пожелали заглянуть в книгу, что отняло у них много времени. А сделав это, они убедились, что я был прав, а они ошибались. — Он холодно улыбнулся. — И тогда они избили меня, потому что я спорил со священниками и поставил себя выше их. — Он снова улыбнулся. В его улыбке не было ничего мальчишеского.

— Так они и должны были поступить. — Она встала и слила себе на руки немного воды из кувшина. — Ты должен знать свое место. Нельзя спорить со священниками.

Почти всю жизнь Чимал слышал эти или подобные им слова и давно уже выучился, что лучшим ответом на них служит молчание. Даже когда он изо всех сил старался, чтобы его мать поняла его мысли и чувства, она не понимала их. Так что лучше держать свои мысли при себе.

Сейчас это особенно необходимо, потому что он всем солгал. Он пытался взобраться на скалу: птичьи яйца были лишь предлогом на тот случай, если его обнаружат.

— Оставайся здесь и ешь, — сказала Квиах, ставя перед сыном его вечернюю порцию еды — две сухие лепешки. — Когда съешь это, я сделаю атолли.