Плененный принц

Ясные голубые глаза так и буравили Дэймена. Если опустить приторный тон, то слова его были самой настоящей угрозой.

– Наедине со стражей у двери, – уточнил Дэймен.

– Опять недоволен, что не можешь ударить в ответ? – еще более приторным тоном осведомился Лоран. – Не волнуйся, я не ударю тебя без веской причины.

– А похоже, что я волнуюсь? – спросил Дэймен.

– На ринге ты казался слегка взволнованным, – ответил Лоран. – На четвереньках ты мне больше нравился. Пес. Думаешь, я стерплю нахальство? Давай, испытай мое терпение.

Дэймен промолчал. Теперь он чувствовал горячий пар на коже. И опасность тоже чувствовал. И слышал свои слова со стороны. Ни один воин не посмел бы так разговаривать с принцем. Раб же, увидев Лорана в купальнях, тотчас упал бы на колени.

– Сказать, что понравилось тебе? – спросил Лоран.

– Мне ничего не понравилось.

– Врешь. Тебе понравилось, как соперник упал от твоего удара. И когда встать не смог, понравилось. Ты и меня с удовольствием избил бы, правда? Неужели тебе так сложно сдерживаться? Красивыми словами о честной игре ты одурачил меня не больше, чем показной покорностью. Скудными акилосскими мозгами ты рассудил, что в твоих интересах прикинуться цивилизованным и послушным. Но по-настоящему тебя заводит только бой.

– Вы пришли подстрекать меня к бою? – спросил Дэймен странным голосом, звучащим точно из самого его нутра.

Лоран оторвался от стены.

– Я не сражаюсь со свиньями в свинарнике, – невозмутимо проговорил Лоран. – Я пришел вымыться. Я сказал что-то удивительное? Подойди сюда.

Повиновался Дэймен не сразу. Едва переступив порог купален, он стал прикидывать, не напасть ли на Лорана, – но передумал. Если он ранит или убьет кронпринца Вира, живым из дворца не выбраться. Решение далось ему не без сожаления.

Дэймен остановился в паре шагов от Лорана и с удивлением прочел в его глазах что-то помимо неприязни. Его взгляд был самодовольным, да, но еще оценивающим. Дэймен ожидал браваду. За дверью, разумеется, стояла стража, которая по первому зову принца ворвалась бы в купальни с мечами наголо, но где гарантия, что взбешенный Дэймен не убьет Лорана раньше? Кто-то другой так и поступил бы. Кто-то другой решил бы, что неминуемое возмездие – публичная казнь, голова, насаженная на пику, – стоит удовольствия свернуть принцу шею.

– Раздевайся, – приказал Лоран.

Нагота никогда не смущала Дэймена. Он уже понял, что для вирской знати она была табу. Но как бы Дэймен ни относился к традициям Вира, он уже успел продемонстрировать все, что можно, причем публично. Дэймен расстегнул свои одежды, и они скользнули на пол. Он не понимал, зачем это все. Возможно, как раз чтобы смутить.

– Раздень меня, – велел Лоран.

Смятение усилилось. Отринув его, Дэймен шагнул вперед.

Чужеземные одежды оказались настоящей загадкой. Невозмутимо-бесцеремонный, Лоран вытянул руку ладонью вверх: вот, мол, с нее начинай. Тугая шнуровка на внутренней стороне рукава, темно-синяя, как и сам наряд, тянулась от запястья до середины предплечья. На ее развязывание Дэймен потратил несколько минут; стежки были мелкие, замысловатые и тугие, и развязывать их приходилось по отдельности, протягивая ленту через полотняное ушко.

Лоран опустил руку с развязанной шнуровкой и вытянул другую.

Простые, лаконичные одежды акилосцев подчеркивали эстетику тела. Наряды вирцев, напротив, скрывали и прятали, словно были созданы замедлять и досаждать. Монотонно возясь со шнуровкой, Дэймен с презрением размышлял, приходится ли вирским любовникам по полчаса укрощать свою страсть в попытке раздеться. Наверное, в этой стране все было осознанно и расчетливо, даже занятия любовью. Хотя нет, он вспомнил, как на ринге бурлила похоть. Питомцы одевались иначе – их наряды подчеркивали легкодоступность, а тот рыжеволосый юноша развязал лишь нужную ему часть хозяйских одежд.

Покончив с лентами, Дэймен снял с Лорана темно-синий наряд, но оказалось, что это только верхний слой. Под ним скрывалась простая белая сорочка на шнуровке, доселе невидимая. Сорочка, брюки, сапоги… Дэймен замер в нерешительности.

Золотистые брови изогнулись.

– Я должен ждать, когда мой раб переборет стыдливость?

Дэймен опустился на колени. Сначала надлежало снять сапоги, затем брюки. Закончив, он поднялся и отступил на шаг. Сорочка, уже расшнурованная, слегка соскользнула, обнажая плечо. Лоран стянул ее, закинув руки за голову. Больше на нем не было ничего.

Стойкая неприязнь к Лорану сдержала естественную реакцию Дэймена на хорошо сложенное тело. Если бы не она, возможно, он испытал бы затруднения.

Потому что Лоран был само совершенство: его тело оказалось столь же прекрасным, сколь и лицо, – изящное, не как у Дэймена, хотя уже не юношеское. Гармонично развитая мускулатура говорила: этот молодой человек уже мужчина, созданный стать атлетом или моделью для скульптора. А его кожа… Светлая, гладкая, как у девушки, без единого изъяна, с золотистым пушком, спускающимся вниз от пупка.