Плени меня

— Ветчина и сыр, принцесса.

— Спасибо, — бормочу я, сосредоточившись на своем альбоме для рисования и подводя серые глаза.

Он приседает, ставя тарелку.

— Ты рисуешь меня? — В его голосе звучит странная надежда. Легкая и мягкая.

— Что ты думаешь? — Я показываю ему рисунок.

Он проводит кончиками пальцев по краям, стараясь не задеть графит.

— Я думаю, ты делаешь именно то, что должна делать.

Мое сердце трепещет. Он просматривает страницы, разбросанные по моему матрасу, большинство из них все еще на ранней стадии набросков, но мне нужно было набросать все образы в моей голове, прежде чем они исчезнут.

Я никогда никому не позволяла смотреть на мои работы, даже Кэсси. Слишком стыдно за то, что моя мать заставила меня чувствовать по этому поводу, как будто все время, которое я потратила, изливая свою душу на страницу, было совершенно бесполезным. Как будто я была совершенно никчемной.

Но мне нравится, когда Бо смотрит.

Он рассматривает каждый рисунок так, как кто-то мог бы рассматривать Пикассо или ван Гога. Изучает каждую линию. Смотрит на мою душу на странице, в восторге от нее.

Он постукивает по уголку эскиза в моих руках. Его портрет.

— Никогда не прекращай это делать.

Я не могу удержаться от улыбки. Возможно, это первая настоящая улыбка, которую я когда-либо ему дарила.

— Я хочу, чтобы вся эта комната была покрыта рисунками

— Это заняло бы у меня много времени.

— И что?

Я прижимаю блокнот к груди.

— Если я закрашу всю комнату… ты меня отпустишь?

Между нами воцаряется тишина. Я сказала не то. Он собирается наказать меня.

— Может быть, к тому времени ты уже не захочешь.

Он оставляет меня с сэндвичем с ветчиной на сухом пшеничном хлебе и направляется обратно вверх по лестнице, к выходу из подвала.

Без того щелчка закрывающейся за ним двери.

Моя рука, бегущая по странице, останавливается. Не может быть, чтобы он забыл запереть меня здесь. Он делал это день и ночь с тех пор, как похитил меня.

Он вернется в любую секунду, чтобы запереть за собой дверь.

Безумная часть меня не хочет двигаться. Не хочет пытаться сбежать.

Может быть, к тому времени ты уже не захочешь. Может быть, я уже не хочу.

Я окружена эскизами. Моя рука и запястье болят от того, что я столько часов рисовала, но я не могу остановиться. Мой разум гудит, эта навязчивая потребность перенести все из моей головы на бумагу. Я не чувствовала ничего подобного с тех пор, как была ребенком, когда все, что я хотела делать, это рисовать, была ли я в своей комнате, играла на улице, сидела на съемках моделей, ожидая, когда директор по кастингу назовет мое имя, или ела тщательно подобранное низкокалорийное блюдо, которое моя мама поставила передо мной.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз это чувство переполняло меня. Это чувство… радости. Надежды. Свободы.

Но я заперта в чьем-то подвале. Это несвобода. Должно быть, Бо залез мне в голову, вот и все. Я не позволю себе поддаться стокгольмскому синдрому, или промыванию мозгов, или газовому освещению, или какому-то другому дерьму, которое он пытается мне навязать.

Когда не следует ничего, кроме тишины, никаких звуков, кроме тиканья часов в моей голове, я двигаюсь с кошачьей скрытностью. Кладу блокнот и карандаш на матрас, ступаю на замерзший пол.

Я готовлюсь к неизбежному скрипу на каждой деревянной ступеньке. Три тихих скрипа отмечают мой подъем, и я уверена, что он влетит в эту дверь в любую секунду.

Он этого не делает. Дверь остается закрытой. С другой стороны, тихо.

Мое дыхание сбивается, сердце колотится как молоток. У меня есть шанс. Возможно, я действительно выберусь отсюда.

Предупреждения Бо звучат у меня в голове: Если ты сбежишь, я найду тебя прежде, чем ты доберешься куда-нибудь, где тебе кто-нибудь поможет. И ты не захочешь, чтобы я нашел тебя.

Попробуй убежать, и в следующий раз ты будешь обнаженной и распластанной на земле.

Должно быть, он лгал. Пытался напугать меня, чтобы я не пыталась сбежать. Скорее всего, мы окружены домами, полными людей, которые искали меня, которые воспользуются шансом позвонить в 911 после того, как найдут пропавшую грязную и босую Ноэль ван Бюрен с историей о психопате-охраннике, который решил похитить девушку и держать ее в плену.

Я поворачиваю ручку так медленно и тихо, как только могу. И открываю дверь.

Коридор пуст. Никто не наблюдает за моими движениями, кроме картин на стене и искусственного растения с листьями, стоящего на полке из темного стекла. Удивительно со вкусом подобранный декор для такого человека, как Бо Грейсон.

Справа от меня огромные полосы солнечного света заливают массивную открытую планировку. Соединенная гостиная и кухня.

Все ведут к входной двери.

Я оглядываюсь в последний раз в поисках Бо, и когда я знаю, что мой путь свободен, я бегу к ней.