Пленник

“Идиллия” – это пять небоскребов разной высотности. Они напоминают пятерню утопленника, что бесполезно хватает воздух над водной гладью. Корпус, в котором я нахожусь, носит порядковый номер пять, но вообще-то, у каждого из корпусов есть свое название. Sator, Arepo, Tenet, Opera, Rotas. (Положа руку на сердце, я не удивлен, что проект провалился – хуже было бы только использовать в качестве названий ведьмовские заклинания.) Так вот я нахожусь в Opera. Не знаю, почему Горазд выбрал именно этот вариант, но полагаю, что скрытый смысл в этом есть. Считаю, что такими методами Горазд компенсирует собственную бессмысленность.

Если зашел разговор о метафорах, то происходящее со мной – одна большая метафора. Но как ее истолковать? И следует ли сделать это сейчас, когда большая часть колоды лежит рубашкой кверху? В моем случае лучше рано, чем никогда. Что ж, первое, что приходит в голову – это избитая фаустовская аналогия. Я, (правда, сам того не желая) заключил контракт с дьявольской сущностью. Сущности иногда не мешает принимать душ и в целом быть более современным, но это детали. Согласно контракту, я становлюсь мировой знаменитостью – успех, богатство, все дела. В обмен на это я обязуюсь написать книгу. Нет, не так – Книгу. Книгу о чем? Об этом в контракте не сказано. Видимо, любую книгу. Видимо, эту книгу. Сразу вопрос: на кой она сдалась дьявольской сущности? Типа, пиар? Ну, во-первых, пиар-то черный, а во-вторых, откуда было знать, что я стану писать именно на эту тему, а не про глобальное потепление.

Ладно, едем дальше. Неисполнение контракта приводит к штрафным санкциям, самая неприятная из которых – смерть. Всего-то? Никакой это не Гете, а в лучшем случае Маринина. Не знаю, как вам, а по мне, вся эта мефистофельская тягомотина отдает отрыжкой. И смерть в таких условиях – дичайший шарж и китч, я не хочу быть к этому причастен. Но приходится, ничего не поделаешь.

Как бы то ни было, все, что выше – вступление. Цветочки, так сказать. А вот и ягодки подъехали. И если угодно, то была барабанная дробь. Недаром ведь глава-то одиннадцатая.

Глава двенадцатая

Связь паршивая, я слышу Хасана через слово.

– Он… смею уверить… конце недели?

– Нет-нет, Хасан, мне нужно встретиться с тобой.

– …мной? Я не… если… будет… да?

Ни черта непонятно.

– Слушай, дело срочное. От этого многое зависит. Я могу приехать к тебе в офис?

– Лучше… обстановка… давай… буду… полтора часа.

– Где будешь?

– У тебя.

Терпеливо жду. Я больше не в состоянии носить в себе этот груз. Груз под названием Горазд Знатный. Прямо сейчас я собираюсь поделиться своей ношей с человеком, который этого не заслужил. И оно ему, строго говоря, не надо. Ведь я мог ничего не сообщать о своих подозрениях. Мало ли что мне там почудилось в словах Горазда. И потом, это не моя обязанность – следить за тем, чтобы никто не узнал о “Доносчике”. Я исполнитель. Разве сторож я заказчику моему? Но все-таки надо, надо рассказать хоть кому-то о проделках Горазда.

Хасан вызывает меня на выход ровно полтора часа спустя. Дьявольски пунктуальный тип. У него скромный, но надежный универсал. Я влезаю внутрь.

– Прошу прощения, – чинно раскланивается он, – что не могу принять тебя в офисе, причина банальна: у меня нет офиса. Точнее, это мой офис. – Он хлопает рукой в кожаной перчатке по рулю. – А заодно и столовая, должен признаться. Кстати, хочешь кофе?

Хасан предельно уверен в себе, на должности помощника гранда он как влитой. Не знаю, через какие кастинги и собеседования гранд добыл его себе, но повезло ему крупно.

Мы трогаемся в сторону ближайшего кофе навынос.

– Если несложно, – просит Хасан, – то двух словах: что за секретность?

– Никакой секретности, я просто не хотел поднимать панику раньше времени.

– А ты в панике? – он косится на меня.

Я не отвечаю. Мы занимаем длинную очередь из автомобилей. Красный сигнал светофора впереди напоминает тлеющий сигаретный окурок. Скрипят дворники. На заднем сиденье джипа, стоящего в соседнем ряду, мечется ретривер с высунутым языком.

До кофейни мы добираемся только спустя полчаса. Парень за стойкой уважительно поглядывает на эффектную бороду Хасана.

– Как ухаживаете? – не выдерживает он.

– Что, простите?

– За бородой. Ну там, масло, лосьоны, сыворотки.

– Всего лишь генетика, – ухмыляется Хасан. – Мой предок воевал за Шамиля во время Кавказской войны, так про него рассказывали, что он своей бородой задушил трех царских солдат во время побега из каземата.

Парень сглатывает.

– А потом, – продолжает Хасан, – использовал ее как факел, чтобы осветить себе путь через горные катакомбы.

– Сахар? – спрашивает парень.

– Про него говорили, что его хоронили отдельно, а его бороду отдельно, потому что она не влезла в гроб.

В салоне универсала Хасан стягивает перчатки, долго принюхивается к кофе, словно подозревает, что в отместку за выходки его кавказских предков ему подсыпали яд.

– Это серьезно было про катакомбы? – спрашиваю я.

– Нет, конечно. Сам не знаю, что на меня нашло.

Еще одно подтверждение того, что Хасан мог бы писать отличные книги вместо гранда.