Пленник дуба

Моргейна рассмеялась, взглянув на Акколона, и Моргауза, заметив, как засияло лицо племянницы, подумала: «Увейн — ее сын, и он ей куда дороже Гвидиона; но Акколон ей еще дороже. Интересно, старый король знает? Или его это не волнует?»

Тут в их сторону направился Ламорак, и у Моргаузы потеплело на душе. Она чувствовала себя польщенной: на турнире присутствовало множество прекрасных дам, и Ламорак мог бы попросить знак милости у любой из них, но он склонился перед нею — на глазах у всего Камелота.

— Госпожа моя, не дашь ли ты мне свой знак, чтобы я мог пойти с ним в схватку?

— С радостью, мой милый.

Она отколола от груди розу и вручила Ламораку. Ламорак поцеловал цветок; Моргауза протянула ему руку. Ей приятно было сознавать, что ее молодой рыцарь — один из самых красивых среди присутствующих здесь мужчин.

— Ты совсем приворожила Ламорака, — заметила Моргейна. Хотя Моргауза и вручила молодому рыцарю знак своей благосклонности на глазах у всего двора, бесстрастное замечание Моргейны заставило ее покраснеть.

— Ты думаешь, я нуждаюсь в чарах или заклинаниях, родственница?

Моргейна рассмеялась.

— Мне следовало бы выразиться иначе. Но молодых мужчин, по большей части, не интересует ничего, кроме прекрасного личика.

— Знаешь, Моргейна, Акколон ведь моложе тебя, но так тобою увлечен, что даже не взглянет на женщин помоложе — и покрасивее. Только не подумай, моя дорогая, — я вовсе не собираюсь тебя упрекать. Тебя выдали замуж против твоей воли, а твой муж годится тебе в деды.

Моргейна пожала плечами.

— Иногда мне кажется, будто Уриенс все знает. Быть может, он рад, что я завела такого любовника, который не станет подбивать меня бросить старика мужа.

Слегка поколебавшись — после рождения Гвидиона она ни разу не разговаривала с Моргейной на столь личные темы, — Моргауза все-таки спросила:

— Так что, вы с Уриенсом не ладите?

Моргейна вновь пожала плечами — все так же безразлично.

— Пожалуй, Уриенс слишком мало меня волнует, чтоб думать, ладим мы или не ладим.

— Как тебе твой Гвидион? — поинтересовалась Моргауза.

— Он меня пугает, — призналась Моргейна. — И все же он настолько обаятелен, что перед ним трудно устоять.

— Ну, а ты чего ожидала? Он красив, как Ланселет, и умен, как ты, — а в придачу еще и честолюбив.

— Как странно: ты знаешь моего сына куда лучше, чем я… — сказала Моргейна, и в словах ее было столько горечи, что Моргауза — первым ее порывом было отбрить племянницу, поинтересовавшись, чего же странного та в этом находит, раз бросила сына еще в младенчестве, — погладила ее по руке и утешающе заметила:

— Ну, моя дорогая, когда сын растет вдали от матери, та знает его хуже всех. Думаю, Артур со своими соратниками — даже тот же Увейн — знают Гавейна куда лучше, чем я, а ведь Гавейна еще не так сложно понять — он человек простой. А Гвидиона ты бы не понимала, даже если бы сама его вырастила: я вот честно признаюсь, что совершенно его не понимаю!

Моргейна не ответила — лишь неловко улыбнулась. Она повернулась и уставилась на турнирное поле; шуты Артура устроили там потешный турнир. Вместо оружия у них были мочевые пузыри свиньи, а вместо щитов — разрисованные тряпки, и они выкидывали такие коленца, что зрители от смеха уже падали со своих мест. В конце концов, шуты остановились и раскланялись; Гвенвифар, преувеличенно серьезно изобразив тот самый жест, которым она обычно вручала награду истинному победителю, бросила им полную пригоршню сладостей. Шуты устроили из-за них потасовку, вызвав новый взрыв смеха и рукоплесканий, и ускакали в сторону кухни — там их ждал хороший обед.

Глашатай возвестил, что первая схватка состоится между поборником королевы, сэром Ланселетом Озерным, и поборником короля, сэром Гавейном Лотианским. Рыцари вышли на поле, и зрители разразились восторженными воплями. Ланселет был строен и так красив, несмотря на морщины и седину в волосах, что у Моргейны перехватило дыхание.

«Да, — подумала Моргауза, наблюдая за племянницей, — она по-прежнему любит его, хоть столько лет уже прошло… Быть может, она сама этого не осознает, — но так оно и есть».

Схватка Гавейна и Ланселета походила на тщательно отрепетированный танец: противники кружили друг вокруг друга, обмениваясь ударами. На взгляд Моргаузы, ни одному из них так и не удалось ни в чем взять верх над другим, и когда рыцари, наконец, опустили мечи, поклонились королю и обнялись, зрители с равным рвением приветствовали обоих одобрительными возгласами и рукоплесканием.