Пленник дуба

Я убила либо оттолкнула от себя всех, кого любила, - или их отняла у меня смерть. Игрейна скончалась, и Вивиану я потеряла - ее убили и похоронили среди священников, поклоняющихся этому богу смерти и рока. И Акколон был мертв, Акколон, которого я возвела в сан жреца и отправила на бой с христианскими священниками. Ланселет научился бояться и ненавидеть меня, - и я действительно заслужила его ненависть. Гвенвифар меня на дух не выносила. И даже Элейна уже покинула этот мир... и Увейн, которого я любила, как родного, теперь меня возненавидел. Никого больше не интересовало, буду я жить или умру, - и мне тоже было все равно...

Уже осыпались последние листья, и над Тинтагелем выли зимние бури, когда ко мне в комнату вошла служанка и сказала, что ко мне приехал какой-то человек.

- В такое-то время?

Я глянула в окно: там было серо и уныло, как у меня на душе; лил бесконечный дождь. Кто же осмелился отправиться в путь в такую злую зиму, бросить вызов мгле и бурям ? Хотя - какая мне разница?

- Скажи, что герцогиня Корнуольская не принимает, и отошли его.

- В такую-то ночь, леди, под дождь?

Я сильно удивилась, услышав, что служанка осмелилась возражать мне. Большинство слуг считали меня колдуньей и боялись, и меня это вполне устраивало. Но служанка была права. Тинтагель никогда не нарушал законов гостеприимства - ни во времена моего давно усопшего отца, ни при Игрейне... Что ж, пускай.

- Прими путника, как того требует его положение, накорми и уложи спать. Но сказки, что я больна и не могу с ним увидеться.

Служанка ушла, а я осталась лежать, глядя на ливень и мглу. Из щелей в окне тянуло холодом. Я пыталась вновь вернуться к отрешенному, бездумному состоянию - лишь так я могла чувствовать себя хорошо. Но вскоре дверь снова отворилась и служанка опять шагнула через порог. Я подняла голову, вздрогнув от раздражения - первого чувства, испытанного мною за много недель.

- Я не звала тебя и не велела возвращаться! Как ты смеешь?!

- Я принесла послание, леди, - - сказала служанка. - Я не посмела сказать "нет" столь важной особе... Гость сказал: "Я обращаюсь не к герцогине Корнуольской, а к Владычице Авалона. Она не может отказать Посланцу богов, когда мерлин ищет у нее совета", - умолкнув на миг, служанка добавила: - Кажется, я ничего не перепутала... Он заставил меня дважды повторить эти слова, чтоб проверить, все ли я запомнила.

И снова я невольно ощутила, как во мне шевельнулось любопытство. Мерлин? Но Кевин - человек Артура, он не поехал бы ко мне за советом. Разве этот предатель не встал окончательно и бесповоротно на сторону Артура и христианства? Но, быть может, это сан - Посланца богов, мерлина Британии перешел к кому-то другому... Тут я подумала о своем сыне Гвидионе - то есть теперь мне полагалось называть его Мордредом; возможно, эта должность перешла к нему. Да и кто другой станет теперь считать меня Владычицей Авалона?.. Помолчав, я сказала:

- Передай гостю, что в таком случае я его приму, - и мгновение спустя добавила: - Но не в таком виде. Пришли кого-нибудь, чтоб одели меня.

Я знала, что мне не под силу даже одеться без посторонней помощи. Но я не желала, чтоб меня видели больной и немощной, прикованной к постели; я все-таки была жрицей Авалона, и я уж как-нибудь сумею с достоинством встретить мерлина, - даже если он явился сообщить, что за все свои ошибки и промахи я приговорена к смерти... Ведь я - Моргейна!

Я кое-как встала с постели; служанки помогли мне одеться и обуться, заплели волосы и набросили поверх них покрывало жрицы; я даже сама нарисовала на лбу знак луны - у неуклюжей служанки он выходил слишком корявым. Руки мои дрожали, - я отметила это, но как-то отстраненно, словно речь шла не обо мне, - и я была столь слаба, что даже не возражала, чтоб служанка поддерживала меня, когда я, едва переставляя ноги, спускалась по крутой лестнице. Но мерлин моей слабости не увидит!

В зале горел огонь; камин слегка чадил, как это всегда бывает во время дождя, и сквозь дым мне виден был лишь силуэт гостя. Он сидел у огня, спиной ко мне, кутаясь в серый плащ, - но рядом с ним стояла высокая арфа, и по Моей Леди я узнала гостя; второй такой арфы на свете не было. Кевин сделался совсем седым, но, когда я вошла, он встал и выпрямился.

- Так значит, - сказала я, - - ты по-прежнему называешь себя мерлином Британии, хоть повинуешься теперь лишь Артуру и ни во что не ставишь Авалон?

- Я не знаю, как мне теперь себя называть, - тихо ответил Кевин, разве что - слугою тех, кто служит богам, которые суть Единый Бог.

- Так зачем же, в таком случае, ты явился сюда?

- И этого я не знаю, - отозвался он. Как я любила его мелодичный голос! - Быть может, затем, моя милая, чтоб вернуть старый долг - старый, как эти холмы.

Затем он прикрикнул на служанку:

- Твоей леди нездоровится! Сейчас же подай ей стул!

У меня закружилась голова, и все вокруг затянуло серым туманом; когда я пришла в себя, я уже сидела у камина рядом с Кевином, а служанка исчезла.

- Бедная Моргейна, - сказал Кевин. - Бедная моя девочка...