Пленник Короны

А на лице Босого Медведя утренним солнцем всходило блаженство. С любопытством наблюдающий за ним Сварог прекрасно понимал воистину волшебные перемены в состоянии главаря. Если до этого во рту было сухо, как июльским полднем на кряже, то сейчас стало свежо и благодатно, как в лесу после грозы. Если до того громкие возгласы сотоварищей и прочие звуки этого мира ввинчивали ему в голову раскаленные пыточные щипцы, то сейчас голову ласкала изнутри теплая волна… Так, одного, считай, привели в чувство.

Щепка и без того рассудка и чувств не теряла. Хотя буравит взглядами из-под насупленных жиденьких бровей, но, будьте уверены, все понимает, все соображает – в частности, соображает, за кем теперь сила, и глупостей делать не станет. Остается Монах.

К бывшему служителю культа, все еще ползающему на коленях и заклинающему колдовского постояльца пропасть, исчезнуть, сгинуть навсегда, Сварог применил женский способ – влепил хор-рошую пощечину. И – вот чудо из чудес-то – помогло! Монах заскулил, прижимая руку к запылавшей щеке, прошипел какое-то ругательство, но – угомонился. Перебрался к окну, сел на пол и затих.

Что ж, теперь можно переходить к делу.

– Значица так, герои темных подворотен, – шумно выдохнув, начал Сварог с расстановкой. – В вашей жизни наступает пора перемен. Вляпались вы сегодня по самое не балуй… Я говорю вовсе не о том, что вы пытались ограбить честного человека, наивного провинциала, верноподданного налогоплательщика. Об этом я даже согласен забыть, закрыть на это глаза, заткнуть на это уши. Все для вас гораздо сложнее, мрачнее, страшнее и неотвратимее. Начнем вот с чего.

Сварог театральным жестом взял двумя пальцами шаур, несколько рисуясь сотворил шуршащий пакет. И опустил одно в другое, то есть шаур в пакет. (Кое-какие наблюдения, вынесенные из посещения Каскада, он не забыл – напротив, взял на вооружение.)

– Вот так. Как говорил один грамотный по вашей части специалист: «Значит, статью ты уже имеешь». Ваши пальчики отпечатались на этой нечеловечески магической вещи так же отчетливо, как поцелуи на пыльном серванте. Вы ж, умники, все дотрагивались своими грязными ручонками до этого черно-колдовского, смертельно-Иного предмета. Но на этом ваше дело не заканчивается. На ша… этой штуке есть и мои пальчики, соображаете, что к чему? За мной такие дела тянутся – ой-ой-ой! Я, признаюсь вам как родным, не на одну смертную казнь уже наработал, никак не меньше, чем на десяток. Потому как старался я очень. Выходит, в любом разе мы с вами будем проходить по делу как одна банда, сечете? За все сообща отвечать теперь будем, бочок к бочку сидеть на скамье подсудимых. А там местные служители закона начнут копать, и только держись – все ваши мелкие проказливые делишки всплывут, как дерьмо со дна бассейна. Потому как заниматься вами будет – уж мне ли объяснять столь прожженным людям! – Каскад, а вовсе не простые блюстители уличного порядка. Каскадовцы ничего не пропустят, ни одна навозная муха мимо них не пролетит. Ну что, трущобная гвардия, осознали свое положение?

Похоже, очень даже осознали. Сидели, как мыши под веником, только глазами свирепо зыркали.

– Чего надо? – прохрипел Босой Медведь, который пытался вытрясти из пустого кувшина еще хоть каплю. – Денег?

– Вот уж не надо, – Сварог махнул рукой. – У самих этого добра…

Точку в уголовных сомнениях поставил Монах. Он вдруг подскочил с пола, вытряхнул из рукава нож, короткий, с широким лезвием. И метнул его в Сварога. Другому бы клинок вошел в шею. Но на подлете к лару Сварогу кинжал внезапно круто отвернул и улетел куда-то в угол. И это было последней каплей. У Монаха подогнулись колени, монах бухнулся на пол и заскулил.

– Да, спасибо, что напомнили, – сказал Сварог, даже не пошевелившись ни до броска, ни после. – Убить меня не получится. Бессмертный я. Продал душу за бессмертие. Как умру, так душу и потеряю. Ну что, каторжная рота, будем еще шутки шутить и кинжалами швыряться?! Или делом, наконец, займемся?

Сварог обвел суровым взглядом притихшее преступное сообщество, взял со стола отринутую Монахом сигарету и прикурил – разумеется, от пальца.