Пленники Барсова ущелья

Ему хотелось крикнуть, подать отсюда, с вершины скал, голос — для того ведь и поднялся он сюда, едва переводя дыхание. Но он боялся. Ведь если одни только горы и отзовутся ему своим гулким эхом, рухнет его последняя надежда.

Долго сидел он так и, наконец решившись, сказал самому себе:

— Ну, испытаем же тебя, мое счастье!

Он поднялся с места и открыл было рот, чтобы громко, как можно громче крикнуть, но так и не сумел. Словно какая-то сила сдавила ему горло, сердце страшно билось. Казалось, что от крика этого будет зависеть вся его жизнь — быть ему или не быть.

Арам переждал, заставил себя немного успокоиться, откашлялся и, наполнив легкие холодным, свежим воздухом гор, изо всех сил крикнул:

— Ашот, эй, Ашо-от!

«Ашот, эй, Ашо-от!» — загремело в горах.

Арам умолк. Он весь превратился в слух, замер и, стараясь не дышать, склонился над ущельем.

Прошло всего несколько секунд, но они ему показались вечностью.

И, когда он, теряя последние крупицы надежды, собирался повторить свой призыв, вдруг сверкнуло во мгле сумасшедшее охотничье счастье… С противоположных кряжей вдруг донесся до него тоненький голос:

— Ге-эй!

А затем тот же голос тревожно крикнул:

— Эй, Ашот, Гагик! Вставайте скорее, нас зовут!

Так чист был ночной воздух, что до чутких ушей Арама ясно долетел не только голос, но и слова.

Услышав имя сына, которого он любил больше жизни, Арам, этот крепкий, как скала человек, обессилено опустился на камень И зарыдал. Горячие слезы закапали из глаз, потекли по обожженному солнцем и ветрами лицу. С сердца спадал томивший его в течение полутора месяцев тяжелый груз.

А со скал напротив доносилось:

— Здесь мы, здесь!

— Помогите, освободите нас!

Долетел до Арама и плач. Громко рыдала девочка- вероятно, от счастья, как, и он, взрослый, закаленный жизнью человек.

Арам поднялся, хотел ответить, но не смог — голос не подчинялся ему, что-то сжимало горло.

Он схватил ружье, и один за другим прогремели в горах два выстрела. Два огонька вспыхнули, вырвавшись из стальных трубок охотничьей двустволки Арама.

— Джан! Отец мой, отец!

Ашоту знакомы были эти выстрелы. Всегда на охоте, когда они теряли друг друга в горах, отец звал его к себе двумя выстрелами. Это был их условный сигнал.

— Дядя Арам, дядя Арам! — прозвучал тоненький голос Гагика.

— Отец, отец! — возбужденно кричал Ашот.

Навзрыд плакала Шушик.

Ночью в горах кричать не надо. Достаточно просто говорить четко и ясно, и, если между говорящими лежит ущелье, а от одного склона до другого очень далеко, воздух, наполняющий ущелье, донесет каждое слово, так, он чист и спокоен.

Это хорошо знал Арам, и, стараясь унять свое сердце, заставить успокоиться, он начал говорить обычным своим голосом, почти так, как говорил дома.

— Эй, сынок, живы? Все?

— Живы, живы! — во все горло закричал Ашот, и от этого разобрать его слова было трудно.

— Говори тихо, так, как я. Здоровы? Больных нет?

— Здоровы, дядя Арам. Ведь мы прямо на даче! Воздух чистый, прохладный, — не давая говорить Ашоту, отозвался Гагик.

Арам звонко, радостно рассмеялся:

— Эй, парень! Ты все таксой же балагур? Ну, как вы? Как жили?

— Не видно тебя, отец, выйди на свет, — попросил Ашот.

Арам поднялся на выступ, освещенный луной, и ребята увидели четкий силуэт гигантского мужчины с ружьем в руках.

— Ох, когда же ты успел стать таким большим, дядя Арам? — изумленно спросил Гагик.

Он, конечно, шутил. Ведь на фоне неба и орел, сидящий на вершине горы, кажется огромным-преогромным. Что же говорить о человеке!

Завязалась долгая беседа. Взволнованные сердца понемногу успокаивались.

— Где мама моя? Как сестренки? — расспрашивала Шушик.

— Ашхен сейчас, наверное, над башмаком твоим плачет. Башмак твой мы нашли в русле потока. Книжки нашли ваши. А твое аба, Асо, в селе тебя ждет. Ну ладно! Я сейчас к вам спущусь.

— Не надо, отец! Тропа закрыта! Вернись в село, а завтра утром придете за нами, — сказал Ашот.

— Иду, иду к тебе, львенок мой! Что мне сейчас в селе делать?

— Тропа обледенела, не ходи! — в тревоге закричал Ашот. — Вернись домой, маму успокой, всех успокой.

— Да, да, сын мой! Человек не должен в одиночку радоваться! Ждите, мы скоро придем за вами.

И Арам зашагал так легко, словно ноги не касались земли, словно на облаке он несся.

Луна озаряла молочным светом долину Арарата, белоснежные седые главы Арарата, окрестные хребты. Так тихо было вокруг, так величественно, словно сама вселенная была полна какой-то радостной тайны. Или это отдаленное дыхание весны доносилось сюда? А может быть, просто в сердце счастливого отца рождались и звучали радостные звуки, сверкали весенние краски?

Легко- легко шел Арам. Иногда он останавливался, оглядывая мир, расстилавшийся внизу. Он чувствовал себя гордым и сильным, ему казалось, что никакие силы в мире не могут его, победить.

На холме, гордо возвышавшемся над селом, Арам остановился. Горы, нисходившие к полям, здесь кончались, и от подножия холма расстилалась равнина.