Пленники ночи

— Доброту? Вы в этом меня обвиняете? Ради Бога, неужели вы полагаете, что каждый раз, когда одно живое существо относится к другому существу — например к другу — по-человечески, под этим кроется какой-то тайный умысел? — Лейла отдернула руку. —Вы считаете, что я хладнокровно вами манипулирую, только потому, что я не закатила истерику и не стала швырять в вашу голову чем попало и рассуждать непрофессионально о профессиональных делах?

— Вы меня прощупывали. Я это почувствовал.

— Я не вела расследования. Я пыталась понять, увидеть факты такими, какими их видите вы.

— Вы сказали, как друг.

— И что в этом плохого? Разве вы не дружите с некоторыми своими коллегами… или сообщниками… или как это у вас называется? — Лейла запнулась и внимательно посмотрела на Эсмонда. — Неужели у вас нет хотя бы одного друга, граф?

Это было правдой. У него были коллеги и бесчисленное количество сообщников и знакомых и даже преданных спутников, как, например, Эйвори. Но Эйвори относился к нему с почтением и доверял ему свои тайны. Дружбы в обычном понимании слова между ними не было. У Исмала не было друга, с которым он мог бы общаться на равных.

Эсмонд смотрел в карие, золотистые глаза Лейлы, и ему вдруг захотелось поделиться всем этим с ней. Одиночество, которое он внезапно ощутил, пронзило его сердце. Запрятанные глубоко секреты — словно живые существа — неожиданно вырвались наружу навстречу этому сочувствующему голосу, этому великодушному сердцу.

Но момент искушения длился всего минуту… Потом Эсмонд понял, что для него нет прощения. Все его секреты были опутаны ложью. Он не смог бы отделить от остальных хотя бы один безобидный секрет без того, чтобы от него не потянулась ниточка к какой-нибудь неправде, и тогда Лейла отвернется от него навсегда. Если он поделится с ней чем-либо одним, она станет копать глубже и не успокоится, пока не узнает все. Она и так уже копнула слишком глубоко.

— Вы все еще меня прощупываете, — упрекнул Эсмонд Лейлу, приближаясь к ней. — Сейчас же перестаньте.

— Я только хотела…

— Сейчас же. — Он продолжал приближаться, пока ее колени не уперлись ему в бедра.

— Не надо. Прекратите.

— Это вы прекратите.

— Это нечестная тактика, Эсмонд. Вы не должны…

Он закрыл ей рот поцелуем и не отпускал до тех пор, пока Лейла не разомкнула губы и не впустила его язык в сладостную темноту рта. В ту же секунду боль одиночества улетучилась.

Наслаждение нахлынуло на Эсмонда с такой силой, что у него задрожали колени. Потом последовал еще один удар по его нервам: Лейла схватила его за плечи и впилась в них пальцами.

Не отрывая губ от ее рта, Эсмонд поднял Лейлу и усадил на край стола. Потом, отодвинув разбросанные по столу предметы, осторожно опустил ее, одновременно устроившись у нее между ногами.

Она вскрикнула и попыталась вырваться.

— Нет, — тихо сказал он. — Теперь я буду допрашивать вас. Посмотрим, кто из нас знает больше.

Эсмонд опять прижался к губам Лейлы, и она сразу же горячо ответила на его поцелуй. Он провел руками по ее телу; Лейла задрожала и, выгнув спину, подалась навстречу его нетерпеливым рукам, прижалась к нему грудью.

— Вот так, Лейла, — пробормотал Эсмонд у самых ее губ. — Расскажите мне еще.

— Вы уже все знаете, черт бы вас побрал, — задыхаясь, ответила она.

— Еще недостаточно.

Во время следующего долгого поцелуя Эсмонд добрался до застежек корсажа. Потом, осыпая лицо и шею Лейлы короткими легкими поцелуями, стал один аа другим расстегивать крючки.

Под ловкими руками Эсмонда исчезало все, что ее защищало: атлас, и кружево корсажа, и мягкая ткань под ним… а ниже… о небо, он почувствовал теплый шелк ее роскошных грудей, жаждущих ласки.

— Ах, Лейла.

Эсмонд провел большим пальцем по твердому дрожащему соску. Лейла ответила стоном и, притянув к себе его голову, позволила ласкать грудь губами, потому что ничего другого не оставалось — ни ей, ни ему. У обоих была сильная воля, но что такое воля, если тебя сжигает желание?

Сейчас для Эсмонда не существовало ни воли, ни чего-либо другого… только Лейла, только ее тепло… и шелковистая кожа под его губами… под его языком… и ее тихий стон, когда он взял в рот темно-розовый бутон соска.

Сейчас весь мир сосредоточился для Эсмонда в одной женщине, возбудившей в нем желание, которое проникло в самую глубину его черного вероломного сердца.

Беспокойные руки, стоны и вздохи Лейлы говорили о том, что и она отдалась своим чувствам. А Эсмонд, позабыв обо всем на свете, старался продлить момент долгими глубокими поцелуями, пока его руки задирали юбку, забирались под сорочку и заскользили по шелковым панталончикам, чтобы добраться до женских секретов.

Но как только Эсмонд дотронулся до этого хрупкого барьера, Лейла вздрогнула, словно ее обожгло пламя, и ее влажный жар стремительно промчался по его венам. Она была готова принять его, а он безумно хотел обладать ею.

Прижав Лейлу одной рукой к столу и заманив ее в ловушку еще одним страстным поцелуем, он свободной рукой нащупал шелковый шнурок, на котором держались панталоны, и, быстро развязав его, сунул руку внутрь.