Пленники Пограничья

Имя рванулось откуда-то из глубин сознания, точно пробка, вытолкнутая из бутылки. Старший снова увидел блеск хирургических инструментов под марлей, слепящую лампу, волосатый живот донора в шрамах и бешеные прозрачные глаза под кустистыми бровями. Он сжал зубы, приказывая себе не орать и лихорадочно обдумывая, сколько еще времени сможет притворяться спящим, как вдруг прохладная рука легла ему на лоб, и Валька не выдержал.

Ему казалось, что он кричит, но с губ сорвался лишь невнятный стон. А потом снова опустилась тьма, но Старший уже вспомнил, что случилось после выпаса…

— …Это здесь! — уверенно показал Валька. — Вы меня наверху ждите! Если со мной пойдете, они испугаются и разбегутся!

Он прекрасно знал, что предупреждать в таком тоне бесполезно, что стоит сделать шаг наружу, как охранники там окажутся раньше, сжимаясь плотным кольцом. Маркус вообще был вначале категорически против вылазки в метро, но Старший неожиданно забастовал. Старший заявил, что ему надоело глядеть на мир сквозь окно автомобиля и, что если его не пустят навестить ребят, он все равно сбежит. Обычно Валентин не выпендривался, до сих пор свежи были воспоминания о «клинике» и подручных Сергея Сергеевича. Но Маркус заявил, что в Петербурге у Коллегии самая мощная база, и только здесь он сумеет обеспечить безопасность, пока в тайге не выстроят выпас…

Поэтому реаниматор покряхтел и предложил компромисс. Он отпускает Вальку в метро, пообщаться со старыми друзьями, а Валентин, в свою очередь, обязуется потом неделю не высовывать носа из особняка.

…Старший проверил, застегнуты ли кармашки на джинсовой куртке, и толкнул обшитую изнутри деревом дверцу «БМВ», У входа в метро толпа гудела, как рассерженный улей, раскачивались очереди к ларькам с шавермой, на три голоса ревели динамики. Валька вдруг оробел. Получалось смешно: второй раз за полгода он попадает в Петербург — и снова не может покататься в подземке. Мало того, похоже, он начал побаиваться людей. Он смотрел на сотни лиц, на яркие пятна футболок, на загорелые ноги девчонок и не мог решиться сделать следующий шаг. Он вспомнил, как атланты спорили между собой и Лукас горячо доказывал, что подростка ни в коем случае нельзя изолировать от сверстников. Лукас убеждал Маркуса, что для психики Валентина будет лучше, если поселить его в тайге среди Добрых Соседей или забрать в Парагвай, но не возить, как принца крови…

Но споры с Маркусом представлялись делом безнадежным. Во всяком случае, пока на далеком южном выпасе в пазухе Эхуса оставалась Анка. А когда Анку вылечили и привезли в Петербург, Маркус расслабляться все равно не позволил. Он не возражал против поездки Младшей в Британию, но потребовал от Добрых Соседей, чтобы Валькину сестру никогда не оставляли одну. Реаниматор был уверен, что затишье временное и вражеские разведки копят силы для очередного удара. После случая со Шпеером Коллегия перетряхнула сотни человек из обслуги. Лукас как-то заметил, что охранников и поваров на спецобъектах проверяли на детекторах лжи и с помощью гипнотизеров. Неизвестно, нашли ли еще предателей, но выпас в Саянах строить не спешили. Маркус был уверен, что силовики затаились, только ожидая момента для нападения, и разгуливать по городу — все равно, что лезть в клетку со львом.

Впрочем, Валька и не разгуливал. Точнее всего его положение можно было обозначить словосочетанием «мобильная тюрьма». О передвижении без машин сопровождения не могло быть и речи. Вальку содержали в той же усадьбе за городом, где раньше хозяйничал Оттис, но снаружи здание Старший так и не рассмотрел. Ему позволяли носиться по всем трем этажам; сюда привозили маму, и здесь пару суток до отъезда в Англию жила сестра — но никто из них не мог войти и выйти самостоятельно. Окна верхних этажей были забраны решетками и покрыты непрозрачным стеклом, а окна первого этажа выходили в сад, огороженный двумя высоченными стенами. Лукас обмолвился, что Коллегия купила эту дачку у бывшего хозяйственного управления компартии.