Пленники Раздора

В её голосе звучала горечь, словно Огняна против воли признавалась в чем‑то недостойном, срамном. Ихтору на миг стало жаль её.

— Так зачем ты со мной увязалась? Почему бросила стаю?

Рыжка отвела глаза:

— Не осталось стаи. Надея сгибла. Охотник её убил. Отец с братьями ушли в лес на промысел — зверя бить, но не вернулись. Я день ждала, два, седмицу… Потом ещё одну. Понимала, что впусте, но всё одно… не верила. Когда ты в ворота постучался, я обрадовалась, думала, вдруг они? Хотя и не могли они днем вернуться…

В янтарных глазах мелькнули слёзы.

— А ты приехал… уставший… потерянный…

Говорила она через силу, будто стеснялась, да ещё при этом теребила завязку на рукаве рубахи:

— Показалось, тебе так же плохо, как мне. Показалось, не обидишь. Нужно было уходить. Волки окрест кружили. А где волки, там Охотники. Подумала: увяжусь за тобой, доберусь до города. Одной‑то мне не дойти и не добежать. А тут бы приехала, затерялась там, глядишь, как‑нибудь да обжилась. Кто ж знал, что ты вместо города по деревням потащишься, а потом и вовсе меня в мешок упрячешь!

Было чудно слышать смех в её голосе, все ещё слегка дрожащем от слёз.

— А как достал из мешка‑то, я поглядела… Хранители, Цитадель! Испугалась… Но ничего, и тут ведь как‑то живут. Да и спокойно у вас. Охотиться не надо. Только в лес выйти не могу. Сунулась раз, а Черта не пускает. Словно стена. И чуять меня не чует, и изникнуть не дает.

Ихтор, как всегда это бывало с ним в моменты задумчивости, потёр изуродованную бровь:

— Дела…

Огняна покинула свой сундук и подошла к целителю. Села рядом, положила руку на плечо:

— Ты пойми, постоянно кошкой быть — плохо. Кошки или лижутся, или спят. А жизнь уходит. Но не води меня в подвалы. Не запирай. Там зябко и сыро. Лучше, как на волка этого, ошейник взденьте. Только не надо в подземелье. Я ж не бочка с грибами солёными, чтоб меня в темноте и холоде держать.

Крефф смотрел на собеседницу, словно не понимая.

— Идём к Главе, — сказал, наконец, он.

Девушка грустно кивнула и поднялась на ноги.

* * *

Лют дремал, прислонившись спиной к неровной стене узилища. Лесана сказала, что придет чуть свет, а самой всё не было. Волколака глодала досада — что ж они там мешкают? Пришли бы скорее, освободили. Как же хотелось в лес! Надоело ему здесь. Хотят собаками травить — пускай себе. Лишь бы не в этом подземелье сидеть. Тошно‑то как… Эдак и одуреть недолго.

Заскрежетал засов. Хвала Хранителям! Вспомнили про него!

Когда дверь распахнулась на пороге стояла высокая девушка. Лют так и замер, забыв о том, что мгновенье назад едва не ёрзал от нетерпения.

Девушка была стройная, как колос. В красивой лисьей шубке с суконным верхом, пёстрой шерстяной разнополке, белом платке и меховой шапочке.

Оборотень присвистнул:

— А, пожалуй, Встрешник с ними, с собаками! — протянул он. — Травите. Потерплю.

Девушка посмотрела на него серьезно и строго, после чего сказала:

— Повернись.

Узник накинул тулуп и покорно выполнил приказ, терпеливо ожидая, когда гостья крепко — накрепко завяжет ему глаза полоской мягкой замши.

— Выходи, — сильная рука ухватила под локоть.

— Иду, иду… — сварливо отозвался волколак и направился туда, куда вели.

Когда вышли во двор, в лицо ударил острый запах леса, снега, лошадей и людей. После духоты казематов мороз на вдохе пронзил голову от носа до темечка, словно ледяной клинок.

— Как же хорошо… — тихо сказал Лют.

— Глаза не болят? — спросила его спутница.

— Нет.

Она и впрямь надежно наложила повязку. Темно, как в этих их казематах. Хотя солнце яркое, он кожей чувствует.

— Лесана, — шепнул оборотень.

— Что?

Он улыбнулся во все зубы и вкрадчиво спросил:

— А где мой зять?

Девушка хмыкнула:

— Да ты, я гляжу, рад, что по воле Главы родственниками обзавёлся?

Волколак с наслаждением втянул студёный воздух и произнес:

— Ты забываешь — у меня ведь есть настоящая сестра. Родная.

Обережница хмыкнула:

— Помню. Тогда ты знаешь и где твой зять. В лесу под кустом. Серый его зовут.

Ее собеседник кротко вздохнул:

— Вот есть же злобные девки… Зачем тебя мне сестрой назначили? Совсем ты на сестру не похожа. Да и из Тамира, прям скажем, муж тебе выйдет никудышный…

— Лесана! — раздалось откуда‑то справа.

Обережница повернулась на голос и, щурясь против яркого солнца, разглядела на другом конце двора того, о ком шла речь. Тамир стоял возле саней, в которые служка заканчивал впрягать лошадь.

— Сюда идите! — колдун помахал рукой.

Одет он был в неприметный полушубок, тёплые штаны и валяные сапоги.

Девушка подхватила Люта под локоть и подтолкнула вперед. Но оборотень споткнулся, едва не упал и тут же повернулся к спутнице:

— Лесана, ты забыла? — спросил он обманчиво ласково.

— А? — рассеянно отозвалась она.

— Я не пленник. Я — твой брат. Не надо меня гнать пинками под зад, иначе вся ваша затея провалится ещё в стенах Цитадели. Ласково, родная, ласково… Ты ж меня любишь. И слаб я покамест после лекарства‑то. Слаб, незряч, беззащитен. Да ещё и хромаю.

Обережница скрипнула от досады зубами, но мягко приобняла волколака за плечи и повела вперед.