Пленники старой Москвы

Покачав головой, Катерина сказала Жоресу:

– Как-то в разговоре вы сказали, что этих троих рабочих убило время. И что у смерти не было выбора. Но я вам говорю: у преступников есть реальные имена и фамилии.

– Этих людей давно нет в живых, – заметил Жорес.

– Их имена нужно предать огласке.

– И что это изменит?

– Если об этом узнают, такое больше не повторится.

– Вы – идеалистка. Но это симпатично.

– Не вам об этом судить! – выпалил Герман.

– В таком случае мне лучше уйти. – Жорес посмотрел на Бориса, тот кивнул, и он, не попрощавшись, направился к выходу.

Когда за Жоресом захлопнулась дверь, Катерина тихо спросила:

– Что теперь?

Герман взял ее за руку и твердо сказал:

– Теперь мы едем домой.

– Нужно запереть дверь.

Борис вышел в прихожую и оттуда сказал:

– Здесь есть ключи.

Они покинули квартиру Инны Михайловны. Борис запер дверь, отдал Катерине ключи и, простившись, ушел первым.

Трубниковы спустились по лестнице, вышли из подъезда и направились через арку на Мясницкую улицу.

Было раннее утро. Ночь еще не ушла, и черные тени прятались по темным углам. Над Москвой воцарилась непривычная тишина. Теплый ветер бесшумно гулял между домов. Катерина и Герман шагали по улице, направляясь к своей гостинице.

– Слышала новость? – спросил Герман.

– Их было много…

– Я про Сапегу.

– Что еще? – спросила Катерина.

– Балашов ее бросил. Ушел в другую семью.

– И что она?

– Устроила истерику. Потом взяла пистолет Балашова и пообещала его пристрелить.

– Неужели стреляла?

– Пальнула несколько раз. Потом ее скрутили и отправили в дурку.

– Да-а-а-а… Такого Люсьена точно не ожидала. Думала, Паша навечно с ней, что бы она ни творила. Сапега останется в Жуковке?

– Нет. Туда переехала другая семья Балашова. Как я говорил, в ней трое детей.

– Дети взрослые?

– Погодки. Младшему сыну – два года.

– Балашов что-нибудь оставил Сапеге?

– Купил для нее хрущевку в Выхино.

– Думаешь, она поедет туда?

– А что еще остается? Когда выйдет из дурки, ей нужно будет где-нибудь жить.

– Грустно. – Задрав голову, Катерина посмотрела на серое предрассветное небо. – Знаешь, а мне ее жалко.

– Если бы ты знала, сколько крови она попортила Балашову!

– Несчастная женщина. Она никого не любит. Никто не любит ее.

– Сама виновата, – сказал Герман.

Катерина остановилась:

– Скажи, а ты меня любишь?

Герман тоже остановился и сказал:

– Я очень тебя люблю.

Она обняла мужа и прижалась к нему, словно ища защиты.

– Знаешь, Катька, – сказал Трубников. – Давай-ка возвращаться домой.

– Давай, – Катерина взяла его под руку, и они снова пошли.

– Ты не поняла, – Герман обнял жену за плечи. – Давай вернемся в Новосибирск.

– А как же твоя карьера?

– Черт с ней, с карьерой.

– А как же московская квартира, как же ремонт?

– Черт с ней, с квартирой. Сделаем ремонт – продадим.

– Герман взглянул на Катерину.

– Ну что?

– По рукам! – уверенно сказала она, тряхнув головой.

Глава 37 Я всегда это знал

В квартиру Инны Михайловны Катерина вернулась следующим утром. Отомкнув дверь ключами, которые прихватила вчера, она столкнулась со старухой в прихожей.

– Господи, Инна Михайловна, как вы здесь оказались? – Испугавшись, Катерина всплеснула руками. – Мне звонил врач «Скорой помощи» и сказал, что вас положили в Боткинскую.

– Стало легче, и я оттуда ушла.

– Нужно было остаться.

– Ночью мне поставили капельницу. Сейчас я чувствую себя значительно лучше.

Спохватившись, Катерина объяснила свое присутствие:

– Вчера мне пришлось взять ваши ключи, чтобы запереть за собой дверь. А сегодня я приехала, чтобы собрать все необходимое и отвезти вам в больницу.

– Спасибо, Катенька, – ласково сказала старуха. – Как видите, мне ничего не нужно. Что касается ключей, у соседки в первом подъезде всегда лежат запасные.

– В таком случае – вот ваши ключи. – Катерина отдала связку.

– Пройдете в комнату?

– Мне нужно зайти к участковому. – Катерине показалось, что у Инны Михайловны виноватый вид. – Что с вами? – поинтересовалась она.

– То, что я услышала вчера от вашего друга, не укладывается в моей голове, – сказала Инна Михайловна.

– Мне жаль, что вам пришлось пройти через это.

– А я еще удивилась, с чего вы вдруг спросили меня об отце.

– Мне было известно лишь то, что ваш отец курировал конспиративную квартиру. О лаборатории я не знала.

– Значит, в этой квартире никогда не было конторы и не жила семья дипломата… Отец нам врал.

Катерина попыталась успокоить старуху:

– Вы же понимаете: по-другому быть не могло.

Та горько вздохнула:

– Вот она – жизнь. – Инна Михайловна подняла на Катерину глаза: – Прошу вас, продайте эту квартиру. Ради бога, не смейте в ней жить!

Катерина кивнула:

– Мы с Германом вчера все решили. А как же вы?

– Я созвонилась с дочерью. Завтра она приедет и заберет меня к себе.

– Где живет ваша дочь?

– В Калининграде.

– Там – море… – Катерина вздохнула. – Что будет с вашей квартирой?

– Дочь все решит. Моей ноги здесь больше не будет.

– Тогда давайте прощаться. – Катерина шагнула навстречу и прижала к себе старуху.

Инна Михайловна тихонько заплакала.

Когда Катерина вышла во двор, солнце уже стояло высоко над крышами города и полностью освещало их двор.