Пленники темной воды

— Да, Захар Петрович, попал. Причём, похоже, в одну из первых отправок. Если даже не в самую первую. А теперь я вам объясню, почему мы всем этим занялись. Наши военные чиновники имеют очень мощное прикрытие. Там, вверху. Гораздо выше, чем потолок, на который вы сейчас посмотрели. Действовать по официальным каналам — как минимум поднять шум. Каждый шаг моих друзей, оставшихся сейчас на службе, под контролем. И далеко не все информаторы нам известны. Если наши коллеги начнут расследование, официально заведут дело — «засветятся» почти наверняка. И в лучшем случае — вылетят из органов. Это если сильно повезёт. А в худшем… Сами понимаете. Кроме того — спугнут «клиентов». Мы ведь даже масштабы планируемой операции пока в полной мере оценить не можем. И если сейчас резкое движение сделать необдуманно — канал поставки законсервируют месяца на два-три, наших коллег за это время очень грамотно «прикроют», потом канал расконсервируют. И чёрта с два мы в этом случае что-нибудь сможем сделать. Выход? Действовать, но под прикрытием. Да, именно под таким вот прикрытием. И именно в стенах таких вот офисов вести работу. Коммерческих офисов. Они, как это не покажется странным, сейчас обеспечивает наибольший уровень безопасности для нашей работы.

— Понятно. Но вот по поводу безопасности работы… Почему тогда вы со мной откровенничаете, Дмитрий Алексеевич? Вы сами говорите, что масштаб сговора вы пока оценить не можете. А если и я…

— А если и вы — то вряд ли бы так говорили. Удивлялись бы сейчас, возмущались и цокали языком. Не так?

— Да как сказать… По всякому люди себя ведут…

— Мы знаем нескольких абсолютно надёжных людей, которые в эту историю никоим образом не вовлечены. И один из них — вы, Захар Петрович. Вы информированы, компетентны, но не вовлечены. Таких мы смогли выявить всего пятерых. Но с вашим уровнем компетентности — ни одного.

— Вы во мне уверены?

— Абсолютно.

— Проверяли?

— Проверяли. Долго проверяли. Тщательно.

Захар Петрович протянул Михайлову пачку фотографий.

— Тогда складывайте обратно… И две минуты дайте мне подумать.

Михайлов, аккуратно подправив стопку плотных листков, положил фотографии в пакет. Закрыл его. Щёлкнув ключом, открыл ящик стола и положил туда пакет. Снова закрыл ящик на ключ.

Краем глаза посмотрел на часы, слегка показавшиеся из-под края рукава.

И ещё с минуту сидел неподвижно, внимательно разглядывая лишь ему одному видимую точку на стене комнаты. Внимательно, не отводя глаз.

— Вот что, — сказал Шатров, — моё решение. Решение таково… В общем…

Михайлов улыбнулся. Едва заметно, только углами рта. Улыбка задержалась на лице его ни полминуты и была она при этом такой мягкой и открытой. Словно он пытался хоть каким-то, пусть даже едва заметным знаком подбодрить своего собеседника, без малейшего давления и принуждения, разве только такой вот дружеской улыбкой.

«Ну что же вы… Время ли сейчас колебаться? Можно ли так поступать сейчас, в такой тяжёлой обстановке? С нами?»

— Хорошо. Решение я принял…

— Рад за вас, Захар Петрович. И какое?

— Валяйте. Задавайте вопросы. Список, небось, уже подготовили?

— Список… А зачем он? И так с вопросами всё ясно. Безо всяких списков. Кстати, я ведь об оплате вашей консультации пока ничего вам не сказал…

— Это потом.

— Почему не сейчас? Или хотите мои вопросы сначала послушать?

— Именно так. Я, знаете, своей информации цену знаю. И свою продукцию тоже оценить смогу. И направленность ваших интересов тоже. Так что — сначала вопросы.

— Хорошо, будем действовать по вашему плану. А первый мой вопрос следующий: степень готовности изделия. И ваша оценка результатов испытаний. Вот это мы, пожалуй, обсудим подробно…

— 10 —

03 сентября, 1994, суббота, 13.20, Таллинн

Странное чувство… Предчувствие зимы.

Странно, когда возникает оно в самом начале сентября.

И кажется даже, что пахнет снегом.

На каждом вдохе — лёгкий, белый, чуть слышный, в воздухе растворённый запах едва рождённого, декабрьского снега. Откуда появился он на этих тихих улицах, одетых ещё по осеннему сезону в жёлто-зелёную листву? Откуда залетел он в середину сентябрьского дня? Свежий ли ветер принёс его с просторов знобяще-синего, в изломанных, тревожных линиях взлетающих к небу волн, ледяного полдневного моря? С дальних ли снегов Лапландии, через просторы Суоми летел он гонцом грядущей следом зимы?

Или, может, то ещё память о зиме прошлой?

Незримый след, оставленный в воздухе. Пролёт снежинок над древней, недвижной, дремлющей в сумраке короткого зимнего дня площадью. Давно прошедший декабрь. Прошлогодний снег.

Или всё таки…

Вильяр стоял на смотровой площадке — и смотрел (в который раз уже за свою жизнь) на Старый город.