Пленники темной воды

— Да нет, — подумав, ответил хуторянин. — Недолго… Месяц, не больше. Не говорил, конечно, что он тут возит. Так, сгрузил — увёз. Платил он хорошо. Очень хорошо. Так что всё по справедливости было. И заработок был. Доверял мне, видно. Да потом я же ему склады и показал…

— Военные?

— Они самые, — согласился Аарно. — Русские-то солдаты в августе ушли отсюда. Всё и опустело. Без хозяина… А земли тут — полно. Поля, площадки какие-то бетонные. Ангары ещё, здания. И всё — в колючей проволоке. Ну, понятно, без присмотра. Пролезай да ходи, где хочешь. И место глухое — людей и близко не сыщешь. Моя вон старуха почти за десять километров в магазин ходит…

— Чего ближе к городу не переехал?

— А я всегда тут жил, — с гордостью ответил Аарно. — И отец всегда жил. И дед тоже. У нас хутор и при русских не отобрали, хотя отец мой в колхозе числился…

— Не будем о грустном, — прервал его комиссар.

Хенрик достал пачку фотографий и протянул их Аарно.

— Не узнаёте кого-нибудь? Господина Меркушева, положим, вы знаете…

— Кого? — переспросил Аарно.

— Алексея, — пояснил Хенрик. — А вот вместе с ним кто-нибудь сюда не приезжал?

— Этот! — уверенно сказал Аарно, просмотрев фотографии, и ткнул в фото Топоркова. — Два раза тут были. На склады ездили.

— Всё? — спросил Хенрик и, подождав ответа минуты две, протянул руку за фотографиями.

— Всё, вроде…

Аарно вернул было фотографии комиссару, но в последнее мгновение вдруг замешкался, озабоченно нахмурил лоб, словно озарённый неприятной догадкой, и начал снова их разглядывать, разложив веером на скамейке.

— Что там? — встревожено спросил комиссар. — Ещё один знакомый?

— Вроде того…

Аарно вынул одну из фотографий и показал Хенрику.

— Этот! Он с Алексеем один раз приезжал. Ко мне на хутор не заглядывали, я их в лесу только и видел. Да и то издали. Стояли на краю полигона, у колючей проволоки. И разговаривали о чём-то. Весло так говорили, шутили всё. Только быстро говорили, по-русски, конечно. Я мало что понял…

— Этот? — переспросил Хенрик.

Михайлова сфотографировали за столиком кафе, во время завтрака. Фотография была качественная, правда сам Михайлов во время съёмки сидел вполоборота к фотографу — и так попал на фотографию.

— Снимок не очень, — с сомнением (наигранным отчасти) произнёс Хенрик. — Точно узнаёте?

— А как же, — не отступал Аарно. — Я людей не так часто вижу, так что у меня каждое лицо в памяти…

— Хорошо, — сказал Хенрик и собрал фотографии. — Быстро одевайтесь!

— Зачем? — удивился Аарно.

— В одной рубашке холодно будет, — ответил Хенрик. — В город поедем.

Аарно угрюмо засопел.

— 38 —

25 сентября, 1994, воскресенье, 22.30, Пирита

Холода подобрались к остывшему берегу.

Белый песок мукою размолотых летних дней летел сквозь разжатые пальцы ветра и мешался на лету с редкими каплями подступавших с северо-запада дождей.

Осень гнала волны к берегу.

За горизонтом, непроглядной полосою, за тучами с тяжёлыми животами, что ползли по бугристому морю к непогашенным тёмной водою ночи городским огням, за спящими на краю залива островами, за краем неба, куда не заглядывал свет маяков — зрели, набираясь сил, шторма.

И даже здесь, на побережной, молами и волнорезами укреплённой земле, уже ощущалась исполинская их, жестокая сила.

И берег выгибался дугой под бьющим в него ветром.

— Пора?

— Куда? Мы уже дошли до городского пляжа.

Вильяр улыбнулся.

— Ну, не купаться же, в самом деле… Стемнело уже давно и очень, очень холодно.

— Знаешь, — сказала Лииза, — когда мы долго гуляем у моря, у меня начинают болеть уши. Сначала они просто мёрзнут, а потом начинают болеть.

— Тем более пора домой.

Лииза посмотрела на тянущуюся вдоль берега оранжевую полосу шоссе.

— Этот шум от машин.

— Мы сами на машине. Поедем домой и будем шуметь вместе со всеми. К тому же…

Вильяр поёжился.

— …В машине тепло. Ещё можно включить кондиционер. И что-нибудь послушать. Например, Армстронга.

— Что-нибудь тихое и меланхолическое, — в тон ему добавила Лииза. — Здесь никого нет?

— Пожалуй, нет, — оглядевшись, ответил Вильяр. — А почему ты спрашиваешь?

— Хочется что-нибудь прокричать. Знаешь, подойти к краю моря. Там, где обрывается свет фонарей. Там, где уже темно…

— И страшно.

— Почему страшно?

— А вдруг в воду упадёшь?

— Никогда! Это просто невозможно.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что я дружу с морем. Оно не может меня обидеть.

— Знаешь, — сказал Вильяр, — ты только не обижайся. Но, по моему, морю на нас наплевать. И на нашу дружбу. Ему вообще всё равно, что мы о нём думаем. Море просто глотает. Если ты не подойдёшь к нему — оно про тебя и не вспомнит. А если подберёшься слишком близко…

— Неправда! Летом мы почти каждый день гуляли здесь. И почти каждый день купались.

— Летом море другое, — возразил Вильяр. — Летом оно спит. А сейчас просыпается. И ищет…

— Что ищет?

— Таких вот доверчивых девочек. Ты была сегодня у врача?

— Ты знаешь…

Лииза приложила палец к губам, а потом вдруг рассмеялась и крикнула:

— Да! Врач сказал — да!

— Именно это ты хотела сказать морю? — Вильяр обнял её и поцеловал. — Сначала морю, а потом мне?