Пленница

Сил сделал несколько жалких попыток сбежать по дороге к участку, но его скорость уже не была преимуществом, когда Малачи так крепко держал его. Пояс, который Сил украл у Исама, идеально подходил для этой цели. Когда Сил обмяк, Малачи просто потащил его за толстый кожаный ремень, пока Мазикину не стало столь неудобно, что он снова засеменил ногами.

— В следующий раз выберу тело побольше, — прорычал он.

Малачи стиснул зубы. Это был неудачный побочный эффект убийства Мазикина — он освобождал их, а те возвращались и завладевали другими телами.

— В прошлый раз ты так и сделал, помнишь? Тебе это не очень помогло.

У Сила было тело человека размером с борца-сумо, но он был настолько медлителен, что Стражи легко схватили его. Возможно, именно из-за этого поражения он и поручил своей семье на этот раз выбрать для него проворное и стройное тело.

Сил хихикнул.

— В этом вся прелесть второго шанса. И третьего, и четвёртого, и пятого. Я благодарю тебя за это, Малачи, — он выплюнул имя, как будто оно было отвратительным на вкус, слетев с его языка.

Малачи хотел бы, чтобы они никогда не знали его имени, чтобы они знали его только как безымянного Стража. Однако после стольких лет его конфликт с Мазикиными стал для некоторых из них личным. Особенно с Джури. Если кто-то из них когда-нибудь и победит его, то вероятнее всего, это будет Джури, который, казалось, ненавидел его с каждым разом всё больше и больше, когда он возвращался. Малачи не мог его винить. Джури был единственным существом, которое ему нравилось убивать. И он хотел бы найти способ сделать это раз и навсегда.

Он потащил Сила вверх по ступенькам к участку. Райз встретил его у двери. От него пахло улицей. Наверно, он сам только что вернулся из патруля.

— Капитан. — Он почтительно склонил голову.

— Пожалуйста, отведи Сила в камеру предварительного заключения. — Он передал Мазикина громадному Стражу. — Я скоро вернусь и допрошу его. Скажи дежурным Стражам, чтобы они внимательно следили за ним.

Райз кивнул и повёл Сила прочь. Малачи знал, что должен был немедленно допросить его, но ему нужно было заняться другими делами, а именно проветрить голову. Не стоит убивать Мазикина слишком быстро, пока он не выяснит, что замышляют эти твари. Допрос будет неприятным. Сил откажется говорить. А это означало, что Малачи придётся причинить ему боль. Это всегда оставляло его с пустой болью в душе, глядя на кровь на его холодных, твёрдых руках.

Прежде чем он осознал это, он уже поднимался по лестнице на крышу. Он вышел через люк, вдыхая прохладный, слегка влажный воздух города. Он опёрся руками о ржавые перила и повернулся на восток, где начинался лес. Когда-нибудь… когда-нибудь.

Возможно, Хешель был где-то там. Его мать и отец тоже. В миллионный раз он представил их вместе, в тени деревьев, смеющихся так, как они смеялись до того, как их мир был разрушен. Он вырос в доме, полном счастья. Его родители… они очень любили друг друга. Им пришлось и они с готовностью боролись с клеймом и осуждением, которые приходят с женитьбой вне религии и класса. Еврей и цыганка, которые остались вместе, когда Вселенная, казалось, решительно была настроена разлучить их. Они подходили друг другу лучше, чем люди, у которых было гораздо больше общего, как будто они были созданы друг для друга. Когда он был молод, то считал это само собой разумеющимся. Он полагал, что так оно и есть, что когда-нибудь он найдёт девушку, которая будет смотреть на него так же, как его мать смотрела на его отца, которая произносила его имя как молитву. А теперь… ну, теперь это уже не имело значения. Единственный раз, когда люди произносили имя Малачи, оно звучало скорее как проклятие, как жёсткая, горькая реальность.

Малачи вздохнул, позволяя воздуху вырваться из него, представляя, как печаль покидает его в медленном потоке, отдаваясь городу, всегда жаждущему её. Он обхватил себя руками и непроизвольным бездумным движением расстегнул пряжки жилета. Рука болела. Грудь тоже болела, но иначе. За последний месяц Мазикины убили пятерых Стражей. Больше, чем общее число убитых за последнее десятилетие. И это случилось во время его дежурства. Как раз в тот момент, когда он думал, что побеждает, что они с Анной, возможно, наконец-то смогут полностью уничтожить Мазикинов. Они поменялись ролями, начав наступление, которое заставило Стражей пошатнуться. Теперь, когда Стражи смотрели на него, на их лицах помимо страха и настороженности читалось сомнение. Он их подводил.

Боль в руках, наконец, привлекла его внимание; он так сильно вцепился в перила, что ржавые хлопья впились в ладони. Он стряхнул их с кожи, и отвел взгляд, когда кровь хлынула из крошечных ран. Этого вполне хватило, чтобы наполнить его нос солёным запахом железа, чтобы липкая кровь просочилась между пальцами, и наконец в самый раз, чтобы взбудоражить его желудок. Он надеялся, что это того стоит. И если он сможет спасти хоть одного Стража, это будет того стоить. Если он сможет помешать Мазикинам пробить стену, это будет стоить всего, что ему придется сделать.