Ее непослушные кудри заплетены в длинную косу. Я поражен, что ей удалось подчинить их. Мне больше нравилось, когда ее красивые длинные локоны свободно струились по спине. Они должны быть свободными, чтобы я мог ласкать их, наматывать на руку, пока наклоняю ее над своим столом и заставлю, кончая, кричать мое имя.
— Почему так долго? — спрашиваю, не скрывая раздражения. — Не люблю ждать дольше, чем это необходимо, человек.
Восхищаюсь ею, не заметив ни капли раскаяния на ее красивом лице, но также и раздражаюсь. Она намеренно непослушна, несмотря на то, что прекрасно осознает, как легко я могу уничтожить ее, если захочу.
— Гнев твоя единственная эмоциональная установка? — спрашивает она. — Это, должно быть, утомляет.
— Что утомительно - это иметь неуважительного раба.
— Я не раб.
— Ты теперь моя.
Она открывает рот, а затем закрывает, глядя на меня. Очевидно, у нее было что-то еще более неуважительное, чтобы сказать, но решила не говорить этого.
Умная девочка.
Девушка ненадолго закрывает глаза и делает глубокий вдох, как будто призывала из какого-то скрытого источника внутренние силы.
— Я сожалею, что так долго. Я не намеренно не подчиняюсь тебе, — говорит она. — Это новые условия для меня. Пожалуйста, будь терпелив со мной, пока осваиваюсь.
Она, кажется, искренней, и это меня беспокоит. Мне не нравится чувство, которое испытываю к ней. Люди всегда были невидимы для меня, как мебель. Они существуют, чтобы подчиняться, в этом их предназначение. Ничего более.
Этот человек ... Сила другая.
Я существую. Ты можешь видеть меня и слышать.
Словно все мое окружение всегда было лишь черно-белым, но вот она, яркое цветное пятно, очаровывающее меня.
— Завтра мы посетим горнодобывающий завод в провинции Вак. Сообщили о восстаниях среди рабочих.
Все это спокойствие и искренность, которые она изображала, исчезло. Она смотрит на меня с недоверием.
— Ты собираешься их убить?
— Они заслуживают наказание за неподчинение, но я не буду убивать их, пока они не вынудят меня, — говорю я. — Я позволю тебе, человек, поговорить с ними. Скажи им, что гораздо более разумно помнить свое место.
— Как рабы? — горько спрашивает она.
— Что же еще?
— Это только усилит их потребность бунтовать. В конце концов, им каждый день напоминают, кем они для вас являются.
— Очевидно, они забыли, если думают, что у них есть сила, чтобы восстать против их завъена.
Сила расстроенно покачала головой.
— Они бунтуют, не потому, что считают, что у них есть силы, чтобы бросить вызов вам. Они бунтуют, потому что у них нет сил ни на что, кроме воли к борьбе.
— Воля не равносильна способности. Одна воля не выиграет борьбу.
— Иногда, может, — говорит она, пожав плечами. — Если вы можете принять несколько ударов от своего противника, но есть стойкость, пережить его, кто тогда победитель?
— Ты сторонник мятежа, человек?
— Если бы была, то не была бы настолько глупа, чтобы сказать тебе то, что сказала — говорит она. — Я не поддерживаю боевые действия, будь то люди против андрасари или андрасари против людей. Наши разногласия можно решить без кровопролития.
— Все же ты дважды ударила меня кинжалом в руку.
— В целях самообороны после того, как ты угрожал убить меня и преследовал, когда я пыталась сбежать.
По крайней мере, у нее есть обаяние, чтобы выглядеть раскаивающейся, но желанных слов извинения я так и не услышал. Правда, я тоже не хочу его.
Заинтригованный ее мышлением, я расположен продолжать разговор. Однако есть и другие вопросы, которым я должен уделить внимание.
Я передаю ей планшет с речью, которую хочу, чтобы она завтра прочла на горнодобывающем заводе. На лбу Силы появились морщинки, когда она нахмурившись посмотрела на экран планшета.
— Ты можешь читать?
Она резко поднимает взгляд от планшета.
— Быть человеком не является синонимом безграмотности.
— Я спросил не потому, что ты человек, — меня забавляет ее обиженный взгляд. — Ты из Йоа, родина необразованных.
— Иккон серьезно относился к моему образованию и нагружал любыми книгами, которые мог найти. — На ее лице тоскующий взгляд. Она снова опустила взгляд на экран планшета, прежде чем взглянуть на меня. — Может быть, было бы лучше, если бы речь была на человеческом языке, а не языке рур?
— Тогда перепиши ее, — говорю я, удивляя нас обоих.
— Спасибо, — говорит она тихо, когда я встаю, готовясь уйти. — Спасибо за то, что пытаешься избежать бессмысленной гибели людей.
Меня захватил ее взгляд. В лазарете я понял, что ее глаза не черные, как предполагал прошлой ночью, а темно коричневые, как земля после сильного ливня. Ее губы, пухлые и темно-розовые, неулыбчивые, но не менее заманчивы, чем когда она спрашивала меня раньше, чем я вознагражу ее за хорошее поведение.