Пленница греха

Должно быть, она презирала его. Ей следовало его презирать. Он обидел ее, причинил ей боль, а потом сорвался и плакал перед ней, как жалкий трус. Он плакал впервые за все то время, что прошло со времен его вызволения из темницы набоба.

Глаза ее стали темно-зелеными. Он не мог определить, что выражал ее взгляд. Хотя до событий прошлой ночи он мог бы сказать, что во взгляде ее читался интерес к нему. Губы ее приоткрылись в беззвучном вздохе.

Гидеон отшатнулся, словно она протянула к нему руки. Но ее руки в желтых перчатках по-прежнему сжимали перила парапета.

Сердце его стучало как барабан. Одной рукой он потер шею. Удивив его, Чариз тихо рассмеялась. Удивленно и раздосадованно.

Этот тихий музыкальный звук полился по его венам тягуче, словно мед. Этот звук, этот мед ее голбса, заставлял его желать то, что было ему недоступно. Он давно должен был привыкнуть к этой мысли и смириться, но отчего-то эта чертова пытка никогда не кончалась.

— Ты выглядишь почти робким.

— Господи, Чариз. — Он не знал, как выразить свое изумление. — Не может быть, чтобы ты находила забавным наше затруднительное положение.

Она перестала улыбаться.

— Лучше смеяться, чем плакать. — Она отвернулась и стала смотреть на море. — При желании ты мог бы увидеть то, что видят все, когда смотрят на нас. У официанта, который нас обслуживал утром, была такая масляная улыбка.

— Мы молодожены, если твои сводные братья надумают навести справки, я хочу, чтобы люди говорили, будто мы действительно вели себя, как молодожены.

— Тогда, возможно, тебе следует ко мне прикасаться, — тихо, но решительно сказала Чариз.

Гидеон молчал. Слышался лишь рокот волн, печальные крики чаек и стук колес по булыжной мостовой — за спиной у них была главная улица города.

— Чариз…

Она повернулась, и он увидел, что ей не до смеха. Ему тоже было не до смеха.

— Ты прикасался ко мне прошлой ночью.

Гидеон сжал кулаки.

— Не думал, что ты захочешь говорить о том, что произошло, — произнес он сдавленно.

— С чего ты взял?

«Потому что я обидел тебя. Потому что превратил в трагедию то, что должно было стать чудом. Потому что не могу заставить себя не думать о том, что чувствовал, когда был в тебе».

— Потому что с этим покончено.

Чариз удивленно вскинула брови.

— Никаких переговоров?

Он тяжело вздохнул.

— Возвращение к событиям прошлой ночи для тебя будет столь же болезненным, как и для меня.

Чариз посмотрела ему в глаза.

— Ты… ты сделал то, что тебе следовало сделать.

— Но радости не почувствовала.

— Практика — путь к совершенству, — заявила она упрямо.

— Не в этом случае.

Ему хотелось сказать ей, что оставил надежду на блаженство. Что он не верит в то, что его мир можно изменить. Что она прекраснее рассвета, что он умирает от желания к ней.

Но какой был в этом смысл, если его прикосновения могли принести ей лишь боль и обиду?

Она упрямо поджала губы.

— Не согласна.

— Придется согласиться.

Почему она не может понять, что нет никакой надежды? После того, что он сделал с ней прошлой ночью, она должна сторониться его, шарахаться от него, как от прокаженного.

— У всех Уэстонов бойцовский характер, Гидеон, — решительно заявила Чариз. — Я хочу иметь мужа в постели. Я знаю, что ты меня хочешь. И использую это против тебя.

— Мы заключили сделку…

Она покачала головой.

— Нет, это ты выставил ультиматум.

— Ты согласилась.

Он не мог сдержать раздражения. Мало того что ему приходилось прилагать столько усилий к тому, чтобы казаться нормальным, теперь еще надо тратить силы на то, чтобы сражаться с ней.

— Да, я согласилась. Тогда.

Чариз опустила взгляд, золотистые ресницы прикоснулись к разгоряченным щекам.

Похоть, примитивная, неуправляемая похоть грозила овладеть всем его существом. Насколько проще ему было бы бороться с Чариз, не будь она так красива.

Или нет?

Чариз нравилась ему с самого начала. И его влекло к ней не из-за внешней привлекательности, какой бы впечатляюще красивой она ни была. Он хотел ее из-за ее непреклонного светлого духа.

Голос его огрубел от волнения. От желания донести до нее правду. Он восхищался ее мужеством, но она трагически заблуждалась относительно того, чего желала.

— Чариз, умоляю, не дави на меня. Я знаю, что то, о чем я прошу, кажется жестоким. Но еще более жестоким было бы позволить тебе цепляться за бесплодную надежду. Все кончится тем, что ты разобьешь жизнь нам обоим.

Румянец сошел с ее лица так же быстро, как появился, и глаза, что она подняла на него, были унылыми и несчастными.

— Но это могло бы спасти нас обоих.

— Это не сказка, жена моя.

Она недовольно поджала губы.

— Нет, это история о том, как ты посылаешь меня в постель к другому мужчине. Ты этого хочешь?

При мысли о том, что она будет делать с другим мужчиной то, что делал он с ней прошлой ночью, Гидеон испытал невыносимую боль. Словно пламя лизнуло обнаженную кожу. Он готов был убить того — да простит его Бог, — кто услышит ее вздохи, прикасаясь к ней, лаская ее…

— Да.

— Лжец.