Пленница кукольного дома

— Динка, пойми, ты находишься в группе риска.

— С чего бы вдруг?

— Мама… В общем, дурная наследственность…

— А у тебя, Димка, что, какая-то другая наследственность? Мама у нас с тобой общая.

— Да, но у тебя… и тогда уже начали проявляться определенные наклонности.

— Наклонности? — Я засмеялась. Зло и насмешливо я засмеялась, очень уж меня раздражал его тон. — А у тебя?

— Я имею в виду ваши с мамой разговоры о смерти. Она тебя для них выбрала, а не меня. Ты ими упивалась, а не я. Именно ты…

— Хватит, хватит, я поняла.

— Нет, ты не поняла. Ты не хочешь понять, — начал опять выходить из себя Димка, — как опасно…

— Играть с Юлей?

— Общаться с психически больными людьми!

— Димка!

— Эту идиотку я бы… я просто… — Димка опять задохнулся. — Ну почему, почему они переехали именно в наш дом? Не было печали, и на тебе!

— Димка, Юля совсем для меня не опасна, — попыталась я ему объяснить. — Она просто несчастный человек. Ну что она может сделать мне плохого? Мы только играем. Играем в мяч. Ты же сам хотел, чтобы я занялась каким-нибудь спортом и побольше гуляла. Считай, что я так и делаю.

— Ты вроде не дура, Динка… Но почему ты не хочешь понять?

— Что понять? Тут и понимать нечего.

— Я очень не хочу, чтобы ты, как мама, оказалась в больнице. Ты хоть представляешь, что значит там оказаться?

— Представляю. Мама рассказывала.

— Мама? — Димка болезненно сморщился. — В общем, так! С Юлей ты больше не общаешься. Не общаешься, и все! Я как старший брат тебе запрещаю. Я обязан тебя оградить от влияния…

— Оградить? И как же на этот раз ты собираешься меня оградить?

— Динка, перестань!

— Как в прошлый раз, или ты придумал что-то новенькое?

— Перестань!

— Смотри не надорвись, ограждая. Второго-то раза тебе не выдержать. У тебя ведь тоже дурная наследственность, точно такая же, как у меня. Сам не свихнись!

Как же я его в этот момент ненавидела… Мне хотелось его задушить, разорвать, раздавить!

И он испугался. Он выдохся, скис, он наконец заплакал — завыл, как раненая собака. И тогда испугалась, выдохлась и скисла я. И тоже заплакала, подошла к нему, легла рядом на кровать, близко-близко, как тогда, когда разговор папы с дядей Толей подслушала, как прижималась к маме на больничной скамейке.

— Димка, не сердись и не плачь, пожалуйста, не плачь.

— Динка! — Он обнял меня и стал плакать мне в плечо. — Динка! Я очень тебя прошу… Я очень за тебя боюсь… Динка! Я очень боюсь тебя потерять. У меня ведь, кроме тебя, никого не осталось.

И я ему поверила, впервые за это утро.

Мы лежали, обнявшись, и плакали, долго-долго. А потом просто лежали. А потом Димка вскочил и совершенно обычным своим голосом сказал:

— Динка, пойдем завтракать. Позавтракаем и куда-нибудь сходим. На практику я сегодня не пойду, черт с ней, с практикой!

«Черт с ней, с практикой»… У Димки это так легко сказалось — легко и хорошо, совсем как раньше. И стало возможным просто пойти на кухню и просто позавтракать. Если бы он так же легко выбросил из головы мою Юлю! Но он не забывал о ней ни на секунду, и мне стало ужасно тоскливо: представляю, во что теперь превратится моя жизнь. Он будет следить, неустанно следить за каждым моим жестом, за каждым моим словом, за каждым моим взглядом. Следить и пытаться понять, думаю ли я все еще о Юле, не собираюсь ли сбежать от него в безумие.

Мы сидели на кухне и пили чай. Димка рассказывал про своего одноклассника, которому купили компьютер, про какие-то игры, еще про что-то… А сам внимательно следил за мной, не сделаю ли я попытки посмотреть в окно, чтобы проверить, там Юля или нет.

Глупый, какой же он глупый, мой старший брат! Как будто для того, чтобы проверить, во дворе Юля или нет, мне нужно выглядывать в окно. Я и так знаю, что она там. Стоит и смотрит куда-то вдаль. Она всегда куда-то смотрит, когда меня нет. И на велосипеде больше не ездит, и в мяч не играет. Велосипед отошел в прошлое, в то время, когда еще не было меня, а мяч — это «Ди-на»… А разве можно без Дины играть?

Я знаю, что она стоит и ждет, и, может быть, зовет: «Ди-на». Тихо-тихо зовет, чтобы никто не услышал: «Ди-на»… и никто не услышал, кроме меня. А я и так слышу, и знаю, что она стоит и зовет, и понимаю, о чем просит: Дина, приди, мне без тебя так одиноко и скучно, мне без тебя совершенно нечего делать, приди, и мы поиграем в мяч, у меня еще не очень хорошо получается, но ты приди, я буду стараться, тебе ведь так нравится эта игра, а потом мы залезем на крышу…

Я приду, обязательно приду. И мы будем играть, и у тебя, Юля, все отлично получится. И мы, конечно, залезем на крышу, и я угощу тебя «Райской пенкой». Только не сегодня, Юля, сегодня так неблагоприятно сложились для нас обстоятельства. Но неудачи пройдут, поверь мне, я приду, я обязательно приду…

— Так ты обещаешь мне, Динка? — Димка не выдержал, кивнул в сторону окна. — Обещаешь?

— Не играть с Юлей?

— Да.

— Обещаю.