Пленница кукольного дома

Он надолго замолчал, выдерживая театральную паузу. Как он был мне противен! Так противен, что я совсем перестала волноваться, будто его рассказ не имел ко мне никакого отношения.

— Обнаружила она ее не сразу, а только после того, как приготовила обед, убрала на кухне, в большой комнате и зашла с пылесосом в спальню.

— Она была в спальне? — Мой голос не дрогнул: этот отвратительный человек, конечно, рассказывал не о моей сестре.

— Да. На полу, возле кровати. Сидела в такой позе, как будто у нее что-то болит. Мать сначала и не поняла, что она… не поняла, что случилось. Это было ужасно! И меня рядом не было. И никого не было! Мать полчаса пролежала в обмороке. А они ей потом предъявляли претензии, что позвонила не сразу!

— Кто они?

— Милиция. Бесчувственные скоты! Они допрашивали ее часа три, вопросами терзали, а потом и за меня взялись, как только я домой вернулся с работы. Господи, бедная девочка! Какой изверг с ней сотворил такое? Жаль, что у нас отменили смертную казнь. Таких безоговорочно нужно расстреливать. Без всякой пощады! Восемь ножевых ранений и пять из них смертельных.

— А… что говорит милиция? — Мне опять стало страшно, голос сделался чужим и грубым. — Кто мог? Какие причины? То есть, я имею в виду, у них есть подозреваемые?

— Есть! А как же!

— Кто? — Я сейчас умру, и это будет хорошо. — Кого они подозревают?

— Нас с матерью!

— Вас с мамой? Как?! Почему?!

— Ну, почему… Работать не хотят.

— Но это же просто бред.

— Конечно, бред!

— Но ведь… На каком основании? Что они предъявляли?

— Да ничего конкретно, просто разговаривали таким тоном, как будто мы уже арестованы и в тюрьме. И вопросы поганые задавали: в каких я отношениях со своей падчерицей да какие у нас с матерью жилищные условия, то есть не можем ли мы быть заинтересованы в наследовании квартиры. Просто ужас какой-то! Они и тебя начнут подозревать, будь уверена. Максим был бы жив, и его бы приплели. Уверен, вывели бы версию, что они находились в тайной любовной связи и Максим ее убил. На почве ревности, например, или чтобы избавиться от опостылевшей любовницы. Придумать-то можно много чего, если работать не хочется. Вот я и удивляюсь, как они до тебя сегодня же не добрались. Все от той же лени, наверное.

Но это же невыносимо! Встать и уйти, и пусть что угодно обо мне думает, и пусть что угодно говорит матери. Я больше не могу, не могу!

Отчим сел на табуретку рядом, обнял меня за плечи, притянул к себе — никогда в жизни ничего подобного он не делал! Но я ошиблась, приняв его жест за ласку. Вовсе не ласка это была, а совсем другое. Он меня обнял, он притянул меня к себе для того, чтобы сделать сообщницей — сообщницей нового преступления. Отчим боялся, отчего-то до смерти боялся, что его обвинят в убийстве, и нашел выход, простой, незамысловатый выход — перекинуть стрелки на другого человека. Боже мой, как же он опоздал с этим другим человеком!

— Ты должна знать, — зашептал отчим мне на ухо, — кто отец ребенка. Ты ведь знаешь, да?

Я дернулась, словно меня ударили. Впрочем, почему словно? Своим вопросом он меня действительно просто пришиб.

— Не знаю.

— Знаешь, я уверен! — Отчим снова крепко прижал меня к себе. — Марине теперь все равно, а для нас это выход. Они так и будут нас подозревать, пока мы не натолкнем их на другое решение. А оно, скорее всего, верное. Да что там «скорее всего», точно верное! Он Марину и убил, отец ее ребенка. Они и за тебя возьмутся, не сомневайся. Раскрытие убийства — вот что для них важно, остальное не имеет значения. Ты должна мне сказать, кто отец, Наташка!

— Но я в самом деле не знаю.

— Марина не могла с тобой не поделиться. Да ты и сама должна была догадаться, тебе хорошо известен круг ее знакомых. Ну, кто ее парень, кто? С кем Марина встречалась?

— Я не знаю.

— Почему ты не хочешь сказать? Да потому и не хочешь, что знаешь его, прекрасно знаешь. Наверное, он неплохой парень, и тебе его жалко. Но ты пойми, если не он, то кто-то из нас: я или ты, или мама. Они не остановятся, им обязательно нужно кого-то посадить. Да, отец ребенка и есть убийца. Вот пусть он и сидит в тюрьме, а не ты и не я. Ну так что, скажешь?

— Я не знаю! Не знаю! Я с Маришей в последнее время почти не общалась. Ты же сам говорил: не интересуюсь делами семьи и все такое.

— Я не то имел в виду. Матери Марина не открыла, но она не могла никому вообще не открыться, значит, сказала тебе.

— Нет, не сказала.

— Ну хорошо! — Отчим оттолкнул меня, грубо оттолкнул, чуть ли не ударил. — Не хочешь говорить, не надо. Я сам узнаю.

Отчим встал и вышел из кухни. Вот, значит, о чем разговор должен был состояться, пока мама «спит»… А я-то думала, тут хоть какое-то подобие чувств — ей тяжело рассказывать, как она обнаружила свою мертвую дочь.