Пленница по имени Никто

Роан понимал правильность этих слов, но ничего поделать с собой не мог. Друзей граф Шантарро заводил с большим трудом, а вот врагов наживал с завидной лёгкостью. И если Айроса он просто презирал, как неуча и тупицу, то его деда терпеть не мог за подлость. Этот мерзкий старик испортил Роану не один день в далёком детстве и сейчас продолжал пакостить в разной степени, при любой возможности. О причинах вражды рода Шантарро и Граффри шептались за спинами Вааля и Роана, но с годами забыли давний скандал. А Граффри всё никак не отпускало.

- Тебе пора повзрослеть и остепениться, - другим, более беззаботным тоном произнёс Кейдар.

Началось. Эти беседы вёл дед, теперь Россо занял его место.

- Ты теперь последний отпрыск известного рода, - с нажимом произнёс Россо, - у тебя подходящий возраст. Пора подумать о семье и продолжении своей силы в детях.

Роан ждал этого разговора, только не думал, что Кайдар Россо заведёт его так неожиданно. Дед тоже ковырял Роана по поводу того, что пора создать семью и угомониться, но молодой маг не считал себя готовым обзаводиться женой и тем более детьми. Да и положение Роана в обществе Гриммо было таковым, что не каждая девица была готова становиться его женой.

- Я думаю, - буркнул Роан, - пока кандидаток не много. Да и не до этого мне сейчас...

Россо вздохнул, откидываясь на спинку кресла. В кабинете повисла тишина. Каждый думал о своем.

- Роан, тратить свою жизнь на месть - не самое хорошее решение, - прошептал Россо, покачав головой, - твой дед.

- Умер страшной смертью, при невыясненных обстоятельствах, - зло прошипел Роан, - вы предлагаете забыть об этом и начать задирать юбки девкам в поисках подходящей жены?

Захотелось вскочить и перевернуть кресло. Наорать на собеседника, разгромить кабинет. Все эти разговоры бесили жутко. Внутри молчаливого и хмурого мужчины бушевали бури и грозы, кровоточили тысячи ран, душа вопила от боли. Но Роан сдержанно произнёс:

- Простите.

Россо слегка обалдевший от слов Шантарро, вздохнул. Покачал головой.

- Тебе нужно научиться жить с этой болью, - произнёс Россо, - я потерял друга. И пускай это не одно и то же, но я понимаю тебя. Но жизнь вокруг не остановилась. Не прекратилась. Ты должен идти дальше и постараться не делать глупостей.

- Я стараюсь.

- Старайся лучше, пожалуйста. Может выйти так, что в другой раз я не смогу выручить.

Роан кивнул и поднялся на ноги. Он уважал Кейдара Россо, но влиять на свою жизнь не позволял даже ему. Кирпичи в стене зашуршали, выстроились в идеально ровную арку, выпуская гостя кабинета в галерею с видом на площадь. Роан попрощался и вышел, чтобы тут же со злостью пнуть ни в чём не повинную колонну.

Он уже давно не был ребёнком, но его продолжали тыкать носом в ошибки и пытались руководить. Жизнь в Гриммо, с её невыносимыми правилами и законами, тоже злила, но деваться было некуда. Рано или поздно нужно было найти себе ту, которая станет матерью его детей. Найти её предстояло среди немногочисленных претенденток, руководствуясь здравым смыслом и холодным расчётом. Браки в Гриммо не заключались по любви. И это отчего-то злило ещё больше. так как это было вызвано не прихотью верховных, а законами выживания.

Роан присел на подоконник арочного окна в галерее, нужно было идти к Лио. Отыскать того в архивах, возможно, спасти от неминуемой смерти под завалами шкафов и папок, которые целитель, без сомнений, устроит по причине собственной неуклюжести. Но идти никуда не хотелось. Ничего не хотелось. Разговор про деда, утренний просмотр воспоминаний Майри, всё это разбередило и без того болезненную рану.

Роан даже не замечал, насколько был близок с дедом. Теперь же тоска всё чаще накатывала, особенно сильно она вгрызалась в душу ночью, выворачивала наизнанку всё нутро, заставляя задыхаться от чувства собственного бессилия. Роан рос без матери. Он тосковал, грустил, обижался на жестокий мир и его глупые законы. Он плохо помнил те дни и ту боль, которая плескалась тогда в детской душе. Ему не хватало мамы, но он её и не знал.

Отец? Он роану был чужим. Да и мал был Роан, чтобы хорошо помнить отца. Тот сторонился сына, а может, просто... боялся. Отца граф Шантарро тоже едва ли мог вспомнить. А как тосковать по тому, чье лицо даже смутным пятном не всплывает в памяти?

Сейчас же было по-настоящему больно. Будто в груди на месте, где билось сердце, появилась пустота. Сейчас осознание потери и собственного беспросветного одиночества угнетало сильнее обычного. Он и не думал, что будет так тосковать. Он редко навещал деда, редко писал. Даже вспоминал о нём не очень часто. А сейчас только и мог думать о днях, проведённых в молчаливой компании единственного, кто его по-настоящему понимал. Принимал. Больно терять близких. Невыносимо потерять того, кто во всём мире единственный мог понять твою душу, твои страхи. Просто молча выслушать и не судить.