Пленница сновидений

Внезапно Марина вспомнила крошечную сельскую больницу, где она в пятилетнем возрасте лечилась от краснухи. На стене висели тарелка и гобелен с розовой каемкой, в центре которого красовалось старательно вышитое темно-синими нитками ободряющее послание. Марина видела это послание так ясно, словно гобелен висел у нее перед глазами:

Грех предосудителен, но все будет хорошо, и все будут хороши, и весь мир будет хорош…

Леди Джулиана Нориджская, 1343–1413.

Глава 14

Зоя была влюблена, полна счастья и чувствовала себя так, словно ей предстояло отправиться в некое упоительное путешествие. Франсуа покажет ей новую жизнь; с ним ее ждет то, о чем она не смела и думать. Казалось, жар его любви и страсти растопил ужас прошедших недель, ощущение темной клетки, в которой бился ее разум, атакованный невидимым врагом.

Когда Франсуа приходил, чтобы провести с ней несколько коротких часов, она смотрела в его смуглое лицо древнего жреца и понимала, почему обыкновенные здравомыслящие люди сходят с ума от любви, бросают дом, семью, отказываются от карьеры и даже начинают войну.

Казалось, с ним творится то же самое. Обнимая ее, Франсуа ощущал уверенность в будущем и знал, что они будут вместе до конца дней. А когда он смотрел в ее чудесные лучащиеся глаза, то видел в них отражение собственной любви. Это разжигало в нем желание и доставляло незнакомое доселе удовлетворение.

Но Зоя не желала думать о будущем. Она жила сегодняшним днем и мечтала только об одном: быть с ним. Все прочее для нее не существовало.

Франсуа это было приятно и в то же время слегка раздражало. Сам он был человеком действия.

— Что будем делать? — спросил он однажды вечером, когда прошло несколько волшебных недель взаимного узнавания.

Они ужинали у Зои. Точнее, Франсуа предпринимал отчаянные попытки отведать тщательно приготовленного Зоей жареного цыпленка, но оба были возбуждены, томились от ожидания и не могли проглотить ни кусочка.

Зоя положила вилку, тряхнула головой, отбрасывая волосы со лба, и улыбнулась.

— Делать? То же, что делали до сих пор. Любить друг друга.

— Ах, Зоя, любовь моя! Ты такая честная, такая прямая! — Франсуа наклонился через стол и поцеловал ее в губы. — Если бы ты знала, как мне в тебе это нравится… Но мы должны решить, как жить дальше.

Он протянул руку и сжал ее кисть.

Зоя не хотела думать ни о будущем, ни о прошлом. Ей было достаточно и того, что этот удивительный человек, сумевший наполнить ее мир светом и заставить забыть все остальное, в данную минуту находится рядом.

— Нужно сказать Леоноре, — заметил Франсуа.

Внезапно его глаза стали суровыми.

— Кажется, Леонора и так все знает, — тихо ответила Зоя.

— Да, она очень чувствительный ребенок. Но нужно быть реалистами, Зоя. Мы должны сказать ей правду и сообщить, что собираемся делать дальше.

— Давай немножко подождем, ладно? Ведь нам всем так хорошо! — взмолилась Зоя.

Один из выходных они неизменно проводили втроем. Гуляли, ходили по магазинам, играли, смотрели телевизор или слушали музыку. Франсуа готовил таявшие во рту ленчи и ужины, и они ели за столом на кухне. Им было тепло, уютно и спокойно. Впервые в жизни у Зои была настоящая семья.

А на неделе Франсуа приходил к ней…

— Тебе нечего бояться, Зоя. Если мы будем честными с Леонорой, это не помешает нашему счастью. Совсем наоборот. Она обожает тебя.

Зоя кивнула и вздохнула.

— Ладно, — сухо сказал Франсуа, — пусть все идет своим чередом еще неделю-другую. Возможно, до свадьбы Поппи Леоноре не следует знать о наших грандиозных планах. Но когда с этим будет покончено, мы ей все расскажем.

Зоя шумно втянула в себя воздух, взяла бокал и сделала большой глоток.

Он нахмурился. Неужели Зоя все еще не бросила свои дурацкие мысли об авиакатастрофе? Она ни разу не заикалась об этом с того дня, как они стали любовниками.

Ну да, самолеты разбивались и будут разбиваться. Но смерть от несчастного случая может подстерегать человека где угодно. О Господи, да даже в собственном доме!

Франсуа не хотелось верить, что она все еще остается беспомощной жертвой дурацких заблуждений. Он наотрез отказывался говорить с ней о ее предчувствии. Это было бессмысленно, бесполезно и опасно.

Он машинально сжал ее руку. Зоя широко открыла глаза и бросила на него тревожный взгляд.

— Франсуа! Ты сердишься. Не сердись, пожалуйста.

О Боже, неужели Зоя решила, что он осуждает ее? Осуждать ее! При одной мысли об этом он почувствовал себя бессердечным чудовищем. Франсуа бросил нож, встал, поднял ее и крепко обнял.

— Больше не могу ждать, — прошептал он и повлек Зою в спальню.

Через минуту они лежали в ее кровати с темным резным изголовьем, обнимались, целовались, таяли от блаженства и не желали думать ни о чем другом.

Чарльз неторопливо ехал по вечернему Лондону и думал о Зое. Хорошо, что он сумел продержаться несколько недель, не давая ей знать о себе.