Пленница сновидений

В этот воскресный вечер он вновь приехал к ее дому, хотя интуиция подсказывала, что лучше этого не делать. Но надежда открыть для себя нечто очень важное мешала Чарльзу прислушаться к своему внутреннему голосу. Это было похоже на рискованное путешествие в неизвестность. Потому что женщины, влюбленные в других и потому недоступные, значились на его карте как белое пятно.

Стоило Чарльзу свернуть на ее улицу, как у него бешено заколотилось сердце. Ощущение было непривычное и чрезвычайно возбуждающее.

При виде черного мотоцикла «БМВ», стоявшего у дома как зоркий часовой, он почувствовал не то боль, не то мазохистское наслаждение. Припарковавшись в нескольких метрах за мотоциклом, Чарльз сунул в аудиосистему компакт-диск со сборником любимых песен восьмидесятых годов, откинул спинку сиденья, вытянул длинные ноги и приготовился к долгой вахте.

Скрипучие французские часы девятнадцатого века, стоявшие на камине, пробили девять раз. В доме у Марины было тихо.

Франсуа разрешил Леоноре, наносившей соседке первый ночной визит, лечь спать попозже. Как-никак, случай был особый. Для Франсуа и Зои это означало чудесную возможность провести всю ночь вместе, как подобает настоящим любовникам. Для Леоноры — первую в жизни ночевку не только вне дома, но и без присутствия родителей. А для нехорошей женщины Марины, некогда сбежавшей от детей и выполнения материнского долга, — восхитительную возможность заботиться о своей юной подружке, наслаждение ее компанией и доверием ее отца.

Но когда дошло до дела, Леонора не захотела воспользоваться данным ей разрешением. В восемь часов, не в силах справиться с искушением поскорее оказаться в таинственной кровати, они с Риском тихо исчезли.

Позже Марина зашла к ним. Ребенок и собака мерно посапывали. При виде такого мира и согласия Марина испытала глубочайшее удовлетворение.

Поскольку нежных чувств в ее нынешней жизни было не так уж много, инстинкт подсказывал расправиться с ними, пока не стало слишком поздно.

— Возрастная сентиментальность, — проворчала она себе под нос, тихо спускаясь по лестнице.

И все же она опоздала. Умиротворение, которое Марина испытала, глядя на спящую Леонору, росло и ширилось. Ей хотелось продлить это чувство. Марина устала от унылого цинизма, который был ее привычной броней и последним убежищем.

Она пошла на кухню и поставила в раковину посуду, оставшуюся после ужина. Включив воду и разведя жидкое мыло, она через стенку услышала, что в доме Франсуа надрывается телефон, и вспомнила, что он звонит уже не в первый раз. Столько звонков в воскресный вечер… Франсуа явно пользовался популярностью.

Она вымыла тарелки, поставила на сушилку и стала размышлять, не стоит ли их вытереть. Быстро решив, что необходимости в этом нет, она взяла воскресную газету, неприятно удивилась ее толщине и положила поверх кучи прессы, пылившейся на дубовом буфете.

Ее взгляд упал на колоду карт «таро», завернутую в шелковый шарф. Она не бралась за них несколько недель — вернее, сознательно не обращала на них внимания с того самого утра, как карты передали ей послание для новых соседей, тогда незнакомцев, а сейчас самых близких друзей.

Марина с поразительной ясностью вспомнила рассказанную ими историю. Новое начало и неопределенное, неизвестное будущее. Какое-то путешествие. И опасность, страшная опасность. Возможно, для Леоноры и Франсуа.

Она налила бокал вина, пошла в гостиную, поставила пластинку с фортепьянными квартетами Форе (поскольку они были прекрасны, оптимистичны и совершенно лишены сентиментальности) и немного послушала. Часть ее мозга, отвечавшая за интеллектуальную деятельность, отмечала элегантность музыки, но половина, ответственная за эмоции, была странно возбуждена и невнимательна. Марина приказала себе успокоиться.

Музыку прорезала новая телефонная трель из соседнего дома. Пропустить ее мимо ушей было невозможно. Марина сделала глоток вина и нахмурилась. Испытанное ею чувство удовлетворения быстро исчезло, уступив место необъяснимой внутренней тревоге. Не в силах сидеть, она слонялась по комнате, брала в руки фотографии и безделушки, ставила их обратно, задергивала шторы, а потом снова раздергивала их, потому что терпеть не могла сидеть взаперти.

Возвратившись на кухню за вторым бокалом вина, она невольно бросила взгляд на карты. Колода манила, искушала и завораживала. Марина увидела, что достает их со шкафа и разворачивает, еще до того, как это случилось.

Они лежали в ее руках — мертвые, ничего не значащие прямоугольные кусочки картона с картинками. Марина с сомнением и испугом посмотрела на них сквозь полуопущенные веки. Затем быстро, не давая себе времени подумать, перетасовала их и положила на стол шесть карт, по которым было легко составить связный рассказ.

Она отшатнулась от стола, не веря собственным глазам. Снова выпали пять самых главных карт в колоде, абсолютно те же, что во время прошлого гадания: Верховная Жрица, Императрица, Шут, Дьявол, Смерть. Она не могла припомнить такого совпадения. Но тут была еще одна карта, поистине роковая. Шестая карта, самая мрачная в колоде. Башня.