Пленный лев

– Но послушайте, милый дядя! Я уже более года не говорил об этом ни слова, – и теперь вы не обвините в том ни ласки добрых монахов, ни дерзкие слова д'Альбани, – добавил он, невольно краснея от взгляда, брошенного дядей. – Вы, правда, просили меня не касаться этого предмета ранее моего совершеннолетия; но подумайте: если я буду в монастыре, то Патрик и Лилия обвенчаются, и вам не будет так грустно, когда Патрик уедет во Францию, чтобы приобрести себе состояние, – а вассалам моим под его охраной нечего будет бояться. Ибо, что может сделать полуизувеченный, слабый и немощный ребенок, как я? – прибавил он, и бледное лицо его покраснело от горя и стыда. – О, сэр, позвольте мне, по крайней мере, спасти свою душу, и найти спокойствие в Холдингхэме!

– Бедное дитя, – сказал наконец старик, ласково положив руку на плечо юноши, в пылу своей мольбы вставшего перед ним на колени. – Этого не должно быть! Правда, что регент и сын его с удовольствием допустили бы монастырским воротам затвориться за тобой; недостойные насмешки Вальтера Стюарта, действительно, я думаю, имели целью подтолкнуть тебя на это, но если я уступлю твоему желанию, то Лилия, сделавшись наследницей Гленуски, станет предметом честолюбивых искательств Вальтера д'Альбани, Роберта д'Атоля и подобных им, а те, как коршуны разорвут ее на части, чтоб сделать ее хозяйкой своего безбожного и варварского очага!

– Вы могли бы отдать ее за Патрика, дядюшка.

– Нет, Малькольм; такой поступок не согласовывался бы с моими правилами чести, еще менее с моими клятвами королю и государству. При тебе, владельце Гленуски, Лилия – только младшая сестра, располагать которой ты можешь; но умри ты для света, похоронив себя в монашеской одежде, и, леди Гленуски, внучка короля, должна будет предоставить свою судьбу власти своего царственного родственника или тех, – горе дню тому! – которые сядут на его место. И я был бы не лучше Баденокского волка, или мессира д'Альбани, если бы так подшутил с регентом и отдал бы бедную девочку своему сыну!

– Итак, Лилии придется томиться в то время, как Патрик, Бог весть, как долго, будет странствовать, участвуя в этой скучной войне с Францией! – со вздохом сказал Малькольм. – А мне придется терпеть презрение двоюродных братцев каждый раз, – как соберется семья Стюартов, и пытаться поддерживать борьбу с ними, безжалостными вельможами, которые после отъезда Патрика снова будут жестоко обращаться со мной.

– Ах! – прибавил он, со слезами. – Тихая часовня, кроткое хоровое пение, спокойная прогулка по молчаливым и тенистым аллеям монастыря! Там только можно найти мир и спокойствие, там не будешь жертвой насмешек!.. Там не увидишь пролитой крови; там не будут вовлекать в насилие и измену. О! Душа моя тоскует по Холдингхэму! Сколько лет пройдет до тех пор, пока я наконец буду в состоянии отдать сестру Патрику и преклонить голову на лоно спокойствия!

Но едва успел дядя ему ответить:

– Нет, нет, Малькольм, слова эти недостойны внука Брюса! Ты рожден переносить бремя жизни и страдать… – как вдруг девушка и молодой человек вошли в залу.

Родственное сходство делало девушку похожей на Малькольма, хотя она была высока и прекрасна, изящно сложена, и с прекрасным румянцем, признаком крепкого здоровья. Ее плед, накинутый на голову в виде капюшона, обрамлял своими складками хорошенькое личико, полное жизни, а черные волосы были связаны пунцовой лентой, придерживаемой алмазной застежкой. Молодой человек же имел благородную и гордую осанку; у него были голубые, быстрые и проницательные глаза, борода и волосы золотисто-белокурого цвета; непринужденная легкость его обращения сразу выказывала воспитание, почерпнутое в высшей школе рыцарства.

– Дядюшка! – воскликнула девушка с пылким оживлением. – К нам едет гость! Он сейчас обогнул утес и, следовательно, только сюда и может направиться!

– Гость! – воскликнули вместе Малькольм и старый сэр Дэвид.

– Да, рыцарь, – продолжала Лилия. – На нем стальное вооружение, и его сопровождают трое слуг. Это должно быть один из французских товарищей Патрика, судя по легкости, с которой он управляет лошадью.

– Лишь бы это не был посол от регента! – вздохнул Малькольм. – Патрик, не опускай подъемного моста прежде, чем убедишься, с другом или недругом мы имеем дело.

– Великий Боже! Малькольм, счастье, что мы одни тебя слышим! – воскликнул Патрик. – Когда же ты будешь храбрее?

– Все-таки, Патрик, – сказал старец, – хотя я и желал бы, чтобы эта предусмотрительность была выражена старшим из вас, переговори прежде, нежели отворишь ворота настолько, насколько это дозволяет честь и вежливость… Но… Слышите ли звук рога?

Какая-то нервная судорога, как тень, пробежало по лицу Малькольма, а сестра его, по природе живая и веселая, казалось, с удвоенным любопытством ждала приезда путешественника, посещение которого должно было нарушить однообразие их жизни.

– Не бойся ничего, осторожный Малькольм, – сказала она вдруг, – с ним едет отец Нимиан; если он кого-нибудь приводит сюда, то нечего опасаться.