Пленных не брать!

Если леший тебя куда заплутал, надо спросить: «Куда идем-то?» – он и пропадет. Но мы-то никуда не идем, подумал комиссар, он... оно?.. оно само пришло...

– Стоять! – громко сказал по-немецки комиссар, потом повторил то же самое по-фински. – Стоять!

– Хе-хе...

Теперь сзади, от самого домика. Не видно же ничего, твою мать!

Вспышка, хлопок выстрела, тут же снесенный ветром.

– Кто стрелял?! – заорал Воскобойников, радуясь, что это сделал не он, не он палил по призракам, но кто-то всё же это сделал и, чем черт не шутит, отогнал ночного гостя.

– Я, товарищ полковой комиссар... Чибисов!

– Стрелял-то куда? В кого?

– Вот тут рядом со мной был, товарищ полковой комиссар, – в голосе Чибисова звучала смесь страха и облегчения. – Мужик вроде, метра полтора всего, от меня из метели выскочил да сразу и пропал...

– Мужик... Показалось небось сдуру-то. Лишь бы своих никого не задел! Все там целы внутри?

– Все, – отозвался кто-то.

– Слава богу...

Воскобойников прислушался. Ветер, деревья скрипят, больше ничего.

– Идем назад, – сказал он красноармейцам. – Чибисов, остаешься. Придет твой мужик – стреляй.

В домике все проснулись. Спросонья народ еще не сообразил, что за шум, что за выстрелы, а вот на Керьялайнене лица не было.

– Что такое, товарищ полковой комиссар? – спросил Вершинин, держа в руках «суоми».

– Чибисову показалось, кто-то вокруг нас ходил, смеялся.

Финн принялся креститься, забормотал что-то.

– Черта, что ли, увидал? – спросил Потапчук.

– Мэнвики, господин офицер, – сказал трясущийся от страха финн.

– Кто?

– Мэнвики. Злой дух, господин офицер.

– Заканчиваем нелепые разговоры! – рявкнул Воскобойников. – Спать! Всем спать, подъем уже скоро, четыре часа почти!

Но сам он уснуть не мог. Не спал и Керьялайнен, что-то шептал, качался, сидя у костерка. Чертов финн, перепугает еще всех... Хотя перепугаешься тут, подумал Воскобойников, вспомнив тихий нечеловеческий смех. Наваждение... Чибисов там небось в штаны наложит, один, в темноте, после всего этого. Ладно, скоро сменят.

Согревшись, комиссар задремал. Перед глазами поплыло пламя костра, Керьялайнен, еловые лапы потолка…

– ААААААААА!

Крик поднял всех. Кто-то, вскочив, задел непрочные балки шалаша, в дыру посыпался снег, ворвалась вьюга. Костер забился, с шипением погас.

– Кто кричал? Кто кричал? – надрывался Вершинин.

Комиссар, натыкаясь в темноте на красноармейцев, полез к выходу. В сутолоке его задели по голове, сбили шапку, кого-то он отшвырнул в сторону, чтобы не мешался, а когда выбрался, наконец, наружу, то сразу споткнулся и полетел лицом в снег. Перевернулся на спину, закричал:

– Свет! Свет дайте!

Показался Айнцигер со своей зажигалкой, поджег кусок какой-то тряпки, Борисенко помог комиссару подняться.

Чибисов лежал навзничь, голова его была неестественно свернута набок, и весь вид его, бессильное тело и открытые глаза, которые уже забил снег, показывали, что красноармеец мертв.

– Сука! – заорал невесть кому Смоленский и потянул из рук Вершинина автомат.

Политрук отпихнул его и скомандовал:

– Занять круговую оборону! Не стрелять без команды! Спокойно, товарищи!

И тут утих ветер – словно где-то выключили огромный вентилятор. В прорехе облаков появилась луна, ярко осветившая окрестности, большие хлопья снега кружились в воздухе, слышно было даже, как в разваленном домике потрескивают головни костра. И ни души вокруг.

– Шея сломана, – сообщил немец, осмотрев тело. – А кричал он, похоже, с перепугу, посмотрите на его лицо.

Воскобойников нагнулся. Бедный Чибисов... что же он такое перед смертью увидел?

– Что немец говорит, товарищ комиссар? – спросил Потапчук.

– Говорит, шея сломана.

– Эх, Чибисов, Чибисов, – вздохнул Вершинин.

– Сон отменяется, – сказал полковой комиссар. – Похороним Чибисова и двигаемся дальше, здесь оставаться нельзя. Черт его знает, что тут творится...

– Финны небось напали, – предположил Борисенко. – А потом увидали, что нас много, и бежать.

– Может, и так, – согласился Воскобойников.

– Что говорят ваши люди? – осведомился немец.

– Думают, что напали финны.

– И вы тоже так думаете?

– Я не знаю, что и думать, – признался Воскобойников. – Что-то здесь не так.

– Вам страшно, товарищ комиссар, – сказал немец. Не спросил, а сказал утвердительно, констатируя факт.

Воскобойников ничего не стал говорить в ответ.

Чибисова схоронили в глубоком снегу под приметной раздвоенной елью, совсем неподалеку от домика. На стесе Потапчук вырезал: «В.А.Чибисов, РККА, 1919 – 1939».

– Как к нашим выйдем, скажем, где схоронили, – промолвил он, – потом на родину отвезут.

Постояли, помолчали, надели шапки и тронулись в путь. Воскобойников нагнал Керьялайнена и сказал сердито:

– Еще раз услышу про духов – брошу в лесу.

– Прошу прощения, господин офицер, – промямлил финн. Съежившийся и напуганный, он был жалок, словно ребенок, заблудившийся в чаще.

– А теперь между нами: что это было?

– Мэнвики, господин офицер, – убежденно ответил Керьялайнен.

– О господи. Что оно такое, это твое мэнвики? Привидение?