Пленных не брать!

Народ бросает кверху шапки
И артиллерия гремит
И едет в лентах князь Суворов
И князь Кутузов едет следом
И Ломоносов громким басом
Зовет солдат на поле брани
И средь кустов бежит пехота
И едет по полю фельдмаршал
Да, министр Пуришкевич
Был однажды на балу
Громко музыка рычала
Врали ноги на полу
Дама с голыми плечами
Извивалась колбасой
Генерал для развлеченья
Шлепал пятками босой...

Воскобойников еще раз обозвал его сукой. Попутчик отстал, но стихи комиссар запомнил, как это бывает с вещами, которые запоминать вовсе не собираешься.

Кто это был такой и зачем приходил? Воскобойников часто думал об этом потом и не мог найти ответа. Но явно не убитый финн. Вряд ли у него имелись способности к стихосложению. Способности к тому, чтобы мертвым таскаться по лесам и болотам, несомненно имелись, а вот слагать простые слова в стройные строфы – увольте.

Болото давно кончилось, и Станислав Федорович полз по плотному каменисто-песчаному грунту, усыпанному хвоей. Бог его знает, сколько бы еще так ползти, но тут Воскобойников уткнулся головой в ствол низенькой корявой сосны. Боднул его пару раз, не понимая, откуда возникло препятствие, потом провел ладонью по облетающим лепесткам коры и заплакал.

Если бы он знал, как петлял по болоту, выписывая невероятные восьмерки!.. Моисей сорок лет водил свой народ по совсем небольшой пустыне, достаточно взглянуть на карту, но путешествие Воскобойникова выглядело куда более нелепым.

К счастью, Станислав Федорович этого не знал и не мог знать.

Солнце ярко светило сквозь сосновые лапы, веселились какие-то мелкие птички, пробежал мимо по своим делам небольшой зверек, которого Воскобойников не успел даже разглядеть, не то чтобы поймать. Обшарив карманы, он не обнаружил там ничего нового, хотя надеялся найти обломок сухаря или рыбьи кости, – только дневник, книжка Айнцигера, несколько пистолетных патронов, два карандашных огрызка и давно остановившиеся часы. Глухо зарычав, Воскобойников отшвырнул часы в сторону и упал ничком.

Проснулся он уже в сумерках и тут же начал писать, мусоля во рту карандаш.

Ночью он шел. Шел, не пытаясь сориентироваться на местности (да и карту он давно потерял), не разбирая дороги. Свалился в овраг и повредил ногу – не сломал и не вывихнул, но наступать на нее было больно, и тогда Воскобойников решил отлежаться. Он заполз в сырую глинистую нору, нагреб под себя прелых листьев и лежал, дрожа. Руна была теплой, но не грела – это иное тепло, понимал Воскобойников, и тем не менее прижимал коробочку к груди, надеясь, что кровь согреется, а сердце разгонит ее по телу.

Нога распухла, и каждый шаг причинял боль. Проковыляв с утра около километра, Станислав Федорович понял, что сегодня много пройти не сможет, и решил сделать длительный привал. С горем пополам он соорудил шалаш, набросал еловых и сосновых ветвей для постели и даже высушил впервые за много дней сырую одежду, благо день был солнечный. Голод, терзавший его с вечера, собрался в маленький тяжелый шарик где-то в желудке и почти не напоминал о себе, к тому же комиссар нашел прошлогодние высохшие и вымороженные ягоды – почти безвкусные, но всё же пища. Зарывшись в приятно колющую тело хвою, он начал читать книгу Геббельса и нашел там несколько здравых мыслей:

«Люди никогда не управляют сами собой. Это бред либералов. За идеей суверенитета скрывается самое бесчестное жульничество, которое не желает быть опознанным.

Дешевый этот обман разглядеть довольно просто, так как он рассчитан на дураков с головой, набитой соломой.

Массы охвачены победным ликованием – какое безумие! Это всё равно что сказать: мрамор делает статую. Нет произведения искусства без художника. Без государственных чиновников нет людей, как и нет мира без Бога!

История – результат многих зрелых решений. И победоносны не армии, а люди, их составляющие.

Европа будет восстановлена людьми, которые преодолеют массовый психоз и отыщут путь к истокам личности».

– «Победоносны не армии, а люди, их составляющие», – пробормотал Станислав Федорович.

«Управление всегда будет делом меньшинства. Людям остается только один выбор: либо жить в условиях открытой диктатуры отважных и смелых людей, либо при лицемерной демократии трусов. Мысль эта столь же проста, сколь и логична».

– Он далеко не дурак, этот Геббельс, – сказал сам себе Воскобойников. – Но пишет топорно. Очень топорно...

Потом он уснул и спал, наверное, пару дней, а когда проснулся, на ногу почти можно было наступать, но Станислав Федорович решил обождать еще день. Побродив по окрестностям с палочкой, он нашел ручеек, а в ручейке поймал несколько рыбешек, которых съел сырыми. После болотной еды это было деликатесом.

«Крабы – превосходная закуска...»