Пленных не брать!

– Недавно у меня был гость. Один финн. – Юкки обратился ко мне. – Он уже очень старый. Путешествует, очень много путешествует. Очень давно. Знаете, у меня сложилось впечатление, что он вас знает.

Я поднял глаза на старика. В тусклом свете он неожиданно показался мне большим, морщинистым пнем, который стоит в лесной чаще уже многие десятки лет. Огромный, древний сторож леса, видевший слишком много, чтобы просто так рассыпаться в труху. Вокруг срослись непроходимой стеной деревья, кронами переплелись, образовав полог, через который не проникает ни свет, ни дождь. И в этой темноте старая коряга хранит какое-то тайное знание всего леса. Непонятное, абсолютно чужое человеку.

– Меня никто не знает в Финляндии, – выдавил я.

– Как знать, страна большая...

Юкки снова заулыбался. Морок рассеялся. Я снова сидел в полутемной избе. Ел блины и пил крепкий, ароматный чай.

Наконец старик встал.

– Ну ладно. Я пойду спать. А вы, когда закончите... – он поискал нужное слово, – чаевничать, то вот там... – Юкки указал на дверь, которую я до этого момента не замечал. – Там комната и кровать. Всё постелено. Можете ложиться. Спите. До утра вас никто не потревожит.

– Спасибо! – воскликнула с полным ртом Юлька.

Дед кивнул и ушел в темноту дома. Словно в воду канул.

– Странно это всё, – пробормотал я.

– Почему? – Удивление Юльки было таким искренним, что я даже смутился своих подозрений.

– Ну, дед такой... Дом.

– А чего дом? Изба как изба... Всё вроде бы нормально.

– А ты много изб видела?

– Ну, – Юлька заулыбалась масляными губами. – В кино...

– Понятно. Доедай, и пошли исследовать место ночлега.

Юлька быстро допила чай и внимательно посмотрела на меня. Я знал этот взгляд и старательно изобразил на лице непонимание.

– А мы... – Юлька наклонила голову.

– Что?

– Ну... Ты понимаешь... Не прикидывайся!

– Постесняйся, распутница, – покачал я головой. – Старый дом. Старик хозяин. Бабушка где-то тут спит...

– Ну и пусть спят, мы же тихонечко... – Она соскользнула со скамьи и устроилась у меня в ногах. Шаловливые Юлькины руки уже вовсю шарили у меня в паху.

– Так! Не за столом же!

Она вскочила, ухватила меня за руку и потянула что было сил в сторону спальни.

– Насилуют, – прошептал я. – Растлители! Распутники!

Юлька обняла меня, впилась в губы. Больше мы не разговаривали. А когда всё закончилось и я, усталый, хлопнулся на спину, утопая в мягких одеялах, почудилось мне, что на черноте потолка едва заметными точечками сияют звезды.

Проснулся я рано. За окнами всё было залито тем редким, особенным утренним светом, который бывает в очень ясные и жаркие летние дни. Юлька спала, зарывшись в одеяла.

Я встал, огляделся. Теперь, при свете, комната не казалась чем-то из ряда вон выходящим. Обычные бревенчатые стены, невысокий потолок, деревянный пол. На всём лежала пыль. Только кровать, на которой мы спали, выделялась среди общего запустения свежими простынями. У окошка примостился маленький столик. Я подошел ближе. Старые фотографии. В деревянных, простеньких рамках, пожелтевшие. История целой семьи.

Вот дети. Взрослые, стоят у забора. Сам хозяин хутора, в морщинах и той самой, старой, заношенной куртке. Отдельно большая фотография молодой женщины – красивой, с характерными лапландскими чертами лица.

Я присмотрелся к другому фото: немолодой мужчина, в военной форме, с заметным брюшком, седоватый, с винтовкой на плече. Грудь, однако, колесом, хотя явно резервист, не кадровый, фуражка надвинута на лоб. Погоны... Я видел слишком много солдат, одетых в кители с такими же погонами, с такими же цветами... Финская кампания. Страшная и холодная.

Впрочем... Кто видел? Я? Мой предок?..

– Это же Юкки, – звонко произнесла Юлька за моей спиной.

От неожиданности я вздрогнул и едва не выронил фотографию.

– Ты напугала меня, – сказал я недовольно.

– Извини. – Она быстро чмокнула меня в щеку. – А ты небритый...

– Мужчине свойственно быть небритым с утра, пора бы привыкнуть.

Мы быстро собрались, умылись у ручника. Юлька поставила воду на маленькую электрическую плиту.

– Слушай, а где хозяева?

– Не знаю, – ответил я.

В доме действительно было пусто. Чердак оказался давным-давно заселен какими-то птицами, испуганно упорхнувшими, когда я в поисках старика поднялся туда. Через дыры в крыше солнце прокладывало дорожки из позолоченной светом пыли. Собственно комнат было всего три. В одной мы ночевали, другая была «главным залом», а в третьей отсутствовала одна стена. Дом действительно был очень стар. Потолок едва ли не царапал макушку и держался, видимо, на огромной русской печи, незыблемо стоявшей в центре здания.

– Ничего не понимаю.

Юлька удивленно рассматривала остатки блинов, вчера таких свежих, варенье и три кружки. Общее запустение не коснулось только, пожалуй, тех мест, где вчера вечером были мы. Всё, чего касались наши руки, выглядело свежим, живым...