Плешь Ильича и др. рассказы адвоката

Не нашлось только перстня, грубого металлического перстня, который Антон всегда носил на правой руке. Это было такой редкостью в те времена (студент с кольцом!), что запомнилось всем.

Харьковский брат рассказывал: этот перстень носил когда-то отец. Массивное кольцо из меди («самоварное золото», — говорила мать) он купил где-то на барахолке. А порадоваться ему не успел. Через несколько месяцев его забрили в армию (то ли красные, то ли белые…) — уходя, перстень оставил дома. «Может, и не вернусь», — сказал он, прощаясь. Когда отца убили, перстень стала носить мать. В кольце была потайная ниша: туда положила она крохотное фото отца.

Цена перстню грош, но для Антона это было не просто кольцо, а память. После смерти матери он с ним не расставался. И вот его нет…

Эта пропажа подтверждала, казалось, версию об убийстве ради наживы. Ведь убийца мог и не знать, что кольцо из меди, для несведущего оно вполне гляделось как золотое. Массивное. Не самоварное, а червонное.

Где гарантия, однако, что кольцо не снял кто-то из доброхотов, суетившихся возле трупа? Сколько их там было — в давке и темноте? Мог затесаться и мародер. Без единого доказательства, даже самого захудалого, версия о корыстном убийстве не имела никакой перспективы.

Шаг за шагом, минута за минутой восстановило следствие последний день Антона Гусарова. Ничем не примечательный день. Вечером был в городской читальне. Ушел едва ли не последним. Один. Труп нашли на улице, по которой он всегда ходил, возвращаясь из читальни домой — никогда не просыхавшую комнатенку снимал он почти задаром у доживавшей свой век бывшей служанки бывших господ. Та жила у дочери, нянчила внуков, у себя не бывала неделями и ничего про Антона рассказать не могла.

Все говорило за то, что убили его именно здесь — там, где был найден труп. Притом сразу — одним ударом. Наповал, как принято говорить. Орудия убийства найти не смогли.

Об Антоне скорбели его друзья — парень он был хоть и не компанейский — читальня была ему милее студенческих посиделок, — но приветливый и не скряга. У самого денег в обрез, а на папиросы никому не отказывал и куском колбасы охотно делился. Провожать его в последний путь пришел чуть ли не целиком весь институт. Больше всех убивалась Лида Ветрова, студентка из той же группы, что он. Это казалось странным: ведь подругой Антона ее никогда не считали. Невестой — тем более. А на похоронах рыдала, словно жена: слишком уж сильно, если просто знакомая…

Загадочное преступление, убийство тем более, всегда обостряет внимание окружающих, заставляет их подмечать все необычное, странное, житейской логике недоступное. С их помощью раскрыто немало дел. Опытный следователь никогда не позволит себе отмахнуться от каких бы то ни было подозрений особо бдительных граждан. Не отмахнулся и «наш».

— Вы любили Гусарова? — спросил он у Лиды.

— Вовсе нет, с чего вы взяли? — возмутилась она.

— Почему же вы так переживаете его гибель?

— Каждый переживает по-своему. У могилы, по-вашему, не плачут, а веселятся?

«Повышенно возбудима, чрезмерно эмоциональна, — писал о ней следователь в докладе своем прокурору, давая характеристику главным свидетелям. Прокурор затребовал этот доклад, когда следствие явно зашло в тупик. — На вопросы отвечает нервно и дерзко. Скорее всего, что-то знает, но упорно скрывает. Ничем, что говорило бы о ее причастности к преступлению, следствие, однако, не располагает».

И то верно: слезы! Ну, плакала… Разве это улика?

— Вы собирались за Гусарова замуж, не так ли? — с нарочитой небрежностью подал реплику следователь. Просто так — на всякий случай. Никакой информации у него не было — он подумал: а может, клюнет?..

Не клюнуло, нет, — встретило жесткий отпор. Слишком жесткий, если следователь всего лишь ошибся. Стало ясно — задел за живое…

— Да вы что! — вспыхнула Лида. — Кто это вам сказал? Я выхожу за другого. На этих днях…

Они долго еще говорили — об Антоне, о ребятах с их курса, перебирали в памяти все, что могло бы пролить свет на историю поистине темную. Но и эта, задушевная вроде, беседа следствию ничего не дала.

— Его мог убить какой-нибудь хулиган, — предположила Лида. — Начал приставать, вы ведь знаете, что у нас это не редкость. Антон не такой человек, чтобы пройти мимо. Хулиганы таким не прощают. Вот и убили. Могло так быть? По-моему, вполне.

Опросили всю улицу и даже соседние переулки. Но никто не слышал ни крика, ни ругани, ни просто громкого разговора. Никто! А кругом жили люди, много людей. Могло-то быть все, а что действительно было, о том не узнал никто.

К тому, кто убил, ни одна нить не вела, он исчез, растворился в толпе, но дело однако же не закрыли. Рано было его закрывать. И стыдно. Весь город был взбудоражен этим убийством, о нем говорили повсюду, писали в местной газете. А следствие оказалось бессильным.