Плещут холодные волны. Роман

Офицер срывает очки, пронизывает Оксану острым взглядом зеленых глаз.

- Документы? - отрывистым, лающим голосом бросает он, показывая полный рот золотых зубов.

Оксана отвернулась, вынула спрятанный на груди типографский пропуск, подала гитлеровцу. Он долго разглядывал захватанный картонный пропуск с печатями, словно взвешивал, как ему поступить, потом кисло улыбнулся и негромко сказал:

- Здесь работает вражеская рация. Мы ищем ее.

- Рация? - удивилась Оксана, словно впервые услышала это слово. - Какая рация, господин?

- Радио! Партизан! Ты видела здесь кого-нибудь?

- Нет, не видела, господин…

- Где живешь?

- Вот там. - Оксана указала на свой дом, он был совсем рядом. - Видите, там белый крест на двери и воротах. Тиф у нас. Мама при смерти. Я выбежала дровец набрать. Надо хоть чай вскипятить…

- Чай! Чай! Я тебе покажу чай! - заорал офицер, хлопнув себя резиновым стеком по голенищу.

- Господин! За что, господин?

Он не ответил, а только махнул рукой, и два автоматчика скрутили Оксане руки, бросили в закрытую машину, стоявшую у дороги. К ногам швырнули корзину с топливом.

А на улице ярко светило солнце, в бухте ласково шумело море, сладко пахли цветами и свежей зеленой листвой сады. И над всем этим стоял такой гром за горами, что захватывало дух. Наши совсем близко. Вот-вот покажутся, родные, дорогие.

Оксана поглядела на свой дом, увидела белый крест на двери и до боли закусила губу. Дверцы захлопнулись, и сразу стало темно, как в яме. Мотор взревел, и машина покатилась вниз к разрушенному вокзалу. Девушка догадалась, что ее везут к вокзалу, потому что колеса на переезде запрыгали по рельсам и потом машина свернула направо, взбираясь на гору. А дальше начались повороты, повороты, но девушка все равно угадывала, по каким улицам и куда ее везут. Это район больницы, где работал Момот, недалеко от тюрьмы. Там все рядом. Больница. Тюрьма. Кладбище. Как построили при царизме, так все и осталось до сих пор…

Машина въехала в какой-то двор, и Оксана очутилась за тюремными стенами. Часовые отвели ее в сырой подвал, бросили в одиночку. Она слышала над головой грохот, топот ног и приглушенные голоса. Потом во дворе загудели грузовики, словно их нагнали сюда бог весть сколько. Донеслись женские вопли и отчаянные крики. Затем все надолго стихло. Только бой за горами не стихал, а все нарастал и крепчал, и Оксана чувствовала, как дрожит пол в ее каземате.

Вначале допрашивали спокойно, даже ласково. Два следователя. А три гестаповца стояли у двери.

- Там, где ты собирала уголь, прячется советская радистка. Ты не помнишь, кто из твоих подруг увлекается радио?

Оксана даже обрадовалась. Значит, они ничего не нашли. Ничего не знают.

- Нет. Мои подруги любят плавать и танцевать…

- А боцмана Вербу ты давно видела? Где он теперь?

- Какого боцмана? Я не знаю никакого боцмана.

- Как не знаешь? Он ведь на свадьбе у тебя был.

- Курносый? Разве он боцман? А я и не знала, что он боцман, да еще Верба…

- Где твои сестра и брат?

- Забрали на окопы.

- А сестра тоже танцует и не интересуется радио?

- Да.

Оксана была красива и привлекательна, и в первый момент гестаповцы не знали, что с ней делать. Сразу начать с пыток или насладиться вдоволь ее телом, пока нет главного начальства. И они уже собрались осуществить свое намерение, но тут влетел тот самый офицер с полным ртом золотых зубов, который задержал Оксану на развалинах Корабельной стороны.

Он в бешенстве закричал на тюремщиков, затопал ногами и стал ругаться, думая, что Оксана не понимает по-немецки. Она не выдала себя ни единым движением, хотя удивляться было чему.

Офицер бесился не зря. Немцы прочесали и обыскали весь район Корабельной стороны, но ничего не нашли, вернулись с пустыми руками. И не успели и рук помыть, как пеленгаторы снова засекли работу рации там же, на Корабельной стороне. Они бросились туда, но рация опять замолчала. Почерневшие от злости фашисты вернулись в гестапо, и снова их поднял на ноги пеленгатор. Он засек сразу две рации. Одна работала на Северной стороне, вторая под самым носом у гестаповцев, где-то в районе улицы Ленина и Панорамы. Офицер неистовствовал. Он кусал ногти, бил солдат, пристрелил двух лучших собак следственного отдела, но все было напрасно - таинственные подпольные радисты смело выстукивали свою неугомонную дробь, посылая ее за горы, где катилась страшная для немцев лавина советских танков, орудий, авиации и неистовых в своей ненависти матросов.

Офицер метался по городу, взбешенный. Он приказал погрузить всех задержанных в последние дни женщин, стариков, детей на громадную металлическую баржу якобы для эвакуации в Одессу. Вот чьи вопли слышала Оксана со двора тюрьмы. Катер вывел баржу в открытое море. С наступлением темноты ее затопили. Только этого Оксана уже не видела и не слышала.