Плещут холодные волны. Роман

- Нет, не слыхали. Расскажите, если можете. Мы тут впервые…

- Ох, жаль, что впервые. Если б вы приехали до войны, как тут все расцветало и радовалось! Такого красивого села, как наша Сухая Калина, во всей округе не было. Самое красивое на свете. Жаль, что вы не видели его раньше… Как только рука у них поднялась спалить такую благодать и красоту? Да наша Домка перехитрила их. Только они стали с той стороны поджигать все подряд, она пораскрывала в своей хате все окна, двери, насыпала полон дом и сени конопельной кострицы да всякой другой муры и подожгла. Оно пламени не дает, хата от него не займется, а дым такой, что не подступись. Побежала Домка вдоль улицы: «Эй, люди, жгите и вы, как я, чтоб обмануть проклятых душегубов!» Вот люди и стали жечь в хатах кострицу, тряпки, всякую труху. Дым такой поднялся, что фашисты и не сунулись сюда. Так наша Домка всю эту сторону села от огня спасла. Да ей за это боевую медаль надо выдать, а может, и орден. Вы там скажите, голубчики, кому надо. Скажете?

- Хорошо, скажем! - радостно выкрикнул Мишко.

- Не будь ее, я уж и не знаю, что делать бы стали. А так те люди, чьи хаты уцелели, приняли к себе погорельцев, и теперь у каждого снова крыша над головой. Пока свои построим, в людских перебьемся… Только вы не говорите Домке, что я вам рассказала. Она не любит этого. И про медаль не говорите, не то она меня со свету сживет, если узнает, что я просила вас про это… Очень уж горда. Вот такой и Павлуша у нее был… Послушный, правда, ласковый. Славное дитя, царство ему небесное.

Поблагодарив женщину, они пошли вдоль села.

- Слыхал? - спросил Крайнюк.

- Слыхал!

- И что на это скажешь?

- Скажу. Да уж скажу! - разгорячился Мишко. - Такого народа никто на свете не поставит на колени. Это факт! Напрасно они полезли, фашисты, своим рылом в наш огород! И рыло потеряют, и копыт тоже лишатся… Факт!

- Это правда. Это всем ясно, но ты обрати внимание на другое. Простая женщина, тихая Домка, а как эсэсовцев вокруг пальца обвела. Без оружия, без боя… Просто какое-то чудо, если не больше, - восхищенно проговорил Крайнюк.

- Потому что она на своей земле, а они как злые разбойники, что крадутся среди ночи. За нее стоит каждый кустик и дерево, а против них - всё. Даже земля и огонь.

- О, да ты философ, - улыбнулся Крайнюк.

- Если бы я был писателем, сразу же написал бы обо всем этом. Чтоб все знали, какая мать у нашего Заброды и вообще какие у нас матери, - сказал Мишко.

- Да, я напишу. Вот приедем домой, сразу и напишу в газету. Такое не забывается, - вздохнул Крайнюк.

- Что в газету? Вот если бы в книгу, - возразил Мишко.

Крайнюк промолчал, озираясь. На пожарищах чернели обгорелые спинки железных кроватей, покореженное железо. Закопченные дымоходы осиротело высились над кучами глины и битых кирпичей. И от этого вся улица казалась еще печальней и пустынней. Кое-где лежали кочережки и ухваты, зеленели цветы в горшках или консервных банках, жалобно мяукала кошка. Руины просвечивали сквозь густое кружево обгоревших мертвых садов, застывших вдоль дороги.

И они ускорили шаг, чтобы быстрее пройти мимо этих ужасов войны и не видеть их больше. Вскоре они были возле хаты Павла.

На широком дворе, взявшись за руки, водила хоровод стайка ребятишек дошкольного возраста. Дети пели какую-то песенку, весело притопывая ногами. В середине круга танцевали мальчик и девочка. Возле них стояла стройная русоволосая девушка в белом халате, отбивая в такт песне ладонями. Она стояла спиной к дороге и не видела моряков. Но дети заметили их, сразу умолкли и стали показывать девушке глазами на дорогу.

Девушка оглянулась и неожиданно смутилась, спрятав руки за спину. Детишки сбились вокруг нее, словно испугались этих чужих дядей в странной черной одежде.

- Скажите, девушка, это хата Домки Заброды? - спросил Крайнюк.

- Ага, - кивнула девушка. - А вам кого надо?

- Да всех, кого застанем: и Домку, и дочерей ее, и невесток, - сказал Крайнюк, улыбаясь.

- Ну, я буду дочка, - объяснила девушка и подошла к ним ближе, а детям приказала: - Играйте, дети, дальше. Да не шалите, я сейчас вернусь к вам…

- Мы с вашим Павлом вместе служили. Все дни войны были вместе. И вот по дороге завернули в гости. Вы кем Павлу доводитесь? - спросил Крайнюк.

- Сестра я, Катря, - сказала девушка и легонько поклонилась.

- Мне Павло говорил о вас. Вы на врача учились, по его следам хотите идти, - сказал Крайнюк.

- Это правда, что его нет в живых? Как все это произошло?

Офицеры молчали, опустив головы.

И девушка вскрикнула:

- Ой, мама, моряки пришли! От нашего Павла…

За хатой кто-то громко ойкнул, потом упал высокий табурет, и во двор вышла пожилая женщина, вся в белой глине, с кистью в руках, которой только что белила хату. Она была как две капли воды похожа на флотского врача Заброду. Особенно напоминал Павла широкий разлет густых ее бровей, крутой подбородок и высокий открытый лоб. Мать. Даже если бы не сказали, Крайнюк сразу же догадался, что это мать Павла.

- Добрый день, - тихо сказала она, вытирая фартуком руки.

Моряки вытянулись перед ней, козырнули, и Крайнюк чуть-чуть поклонился.