Плевицкая

Следует добавить, что, будучи на семь лет старше мужа, Скоблина-Плевицкая, по общему отзыву, имела огромное влияние на него. Она была в курсе всех действий мужа, принимала деятельное участие во всех его начинаниях, получала на свое имя шифрованные письма и документы политического значения, причем в некоторых документах указывалось даже, что содержание их не должно сообщаться мужу. Некоторые свидетели прямо называют ее злым гением Скоблина. Экспертиза домашних счетов супругов Скоблиных показала, что они жили значительно шире своих средств и что должны были существовать другие, скрытые ими, тайные доходы».

Адвокат Морис Рибе, представлявший интересы семьи Миллера, сформулировал позицию обвинения:

— Опережая господина прокурора, я позволю себе поставить вам, господа присяжные, вопрос: какое значение имеют все эти следы для определения виновности самой Плевицкой? Ясно одно — Скоблин виновен. Также не менее ясно и другое — и это я вам сейчас докажу — его жена была сообщницей. Остальное представляет лишь чисто исторический интерес.

Иначе говоря, Надежду Васильевну Плевицкую посадили на скамью подсудимых вместо ее мужа.

Гражданские истцы, взявшие на себя защиту интересов семьи генерала Миллера, настойчиво подчеркивали роль советского полпреда Владимира Потемкина. Адвокат Рибе напомнил, что это он в марте 1936 года за 30 тысяч франков в год распорядился снять дом на бульваре Монморанси, куда заманили генерала Миллера. Это полпред Потемкин за неделю до похищения Миллера, 13 августа 1937 года, нанял на свое имя ту камионетку (легкий грузовик, американский «форд»), которая увезла генерала Миллера, живого или мертвого, в Гавр, где стоял пароход «Мария Ульянова». И, наконец, полпред Потемкин ходил к министру юстиции Венсану Ориолю убеждать его в том, что гаврский след не имеет значения. В результате пароход не был задержан.

Адвокаты семьи первыми обратили внимание на то, что Скоблин назначил Миллеру свидание рядом с этим советским домом. Попросили судебного следователя немедля провести в доме обыск. Следователь запросил министра иностранных дел, не вызовет ли обыск дипломатических осложнений. Переписка двух ведомств длилась долго. Обыск провели только после обращения жены Миллера к президенту страны. Обыск результатов не дал…

— Вести следствие было нелегко, — говорил на процессе адвокат Морис Рибе. — Похитители имели двадцать четыре часа для сокрытия следов преступления — прежде чем следствие было назначено. Кого подозревать? Это был первый вопрос, который нужно было поставить. Похищение генерала Кутепова и некоторые другие подобного рода дела должны были направить розыск в сторону советского правительства. Но всё же это не было единственным следом. Мы не имели — и я это особенно подчеркиваю в присутствии семьи генерала Миллера — никакого предвзятого мнения. Много отдельных лиц и целых группировок подпали под подозрение. Все следы были обследованы. Надо отдать должное, господа, судебному следователю. Последовательно — мы вам это скажем — мы подозревали Туркула, мы подозревали и Савина, вашего свидетеля, мэтр Филоненко, — Морис Рибе обратился к защитнику Плевицкой. — Ничего не осталось от этих обвинений, как вы сами могли установить. Советский след? Господа присяжные, он был проверен, как и другие. Инспектор судебной полиции заявил вам у этого барьера: «Нет другого следа более вероятного, чем этот». Но чтобы прийти к этому выводу, со сколькими затруднениями мы встретились!

Материалы процесса наводят на мысль о том, как иногда удивительно переплетаются судьбы!

Защиту Плевицкой принял на себя адвокат Максимилиан Максимилианович Филоненко, известный в эмиграции человек. При Временном правительстве Максимилиан Филоненко, бывший эсер, был назначен комиссаром 8-й армии на Юго-Западном фронте весной 1917 года, когда командарм Корнилов сформировал 1-й ударный отряд, в который вступил молодой офицер Скоблин, будущий муж Плевицкой.

Эмиграция обвиняла министров французского правительства в позорном покровительстве большевикам. Адвокат Рибе настаивал на вызове в суд министра внутренних дел Маркса Дормуа как свидетеля:

— Я утверждаю, что 23 сентября 1937 года, когда газеты сообщили об исчезновении генерала Миллера, советский полпред Потемкин был приглашен к председателю совета министров Франции. Глава правительства посоветовал Потемкину предложить Москве передать по радио на коротких волнах приказ пароходу «Мария Ульянова» немедленно вернуться во Францию.

Но некоторое время спустя министр внутренних дел Дормуа доложил главе правительства, что грузовик, на котором, как можно полагать, привезли Миллера, прибыл в Гавр слишком рано — в два часа дня, и, стало быть, этот след нельзя считать серьезным. Правительство отказалось поэтому от мысли послать за советским пароходом миноносец.