Плясать до смерти

Но гордо произнесла, надо понимать, все это посвящается более высокой цели.

— «Война Алой и Белой Розы»?

Усмехнулась. Мозги еще не пропила. Книжек я ей много давал… да что толку?!

— Для тебя это ничто, а для кого-то вопрос жизни и смерти.

— Ты, надеюсь, не принадлежишь к их числу?

— К сожалению, нет!

То есть как бы ей хотелось, чтоб — «да»!

— Это… что-то хорошее? — пальцем указал.

— Тебе бы только хорошее! — попрекнула меня.

— Если это упрек, то звучит странно. Ну все, можно закрывать!

Ночью всплыло воспоминание: мы тоже вели бои! Наш дом номер семь на Саперном, где мои ровесники были дети научных сотрудников Института растениеводства, почему-то обязан был воевать с домом номер восемь, стоящим напротив. Почему это было принято, не могу сказать, не помню никаких отъявленных злодеев из дома восемь. Помню только «утро боя». Откуда-то стало известно (откуда?), что они сегодня на нас нападут. На улице грудами лежали булыжники. Их вытащили, потому что готовилось асфальтирование, и уже съехались высокие «катки» с могучими валами для укатки асфальта. Канавы, машины, грохот — все действительно создавало атмосферу боя, оставалось только его начать. Из чего он родился? Никто, я думаю, не сумел бы толком объяснить. Но все с тоской чувствовали, что он неизбежен — почему?! — и будет ужасен. Какой-то стратег (кто именно?) решил, что мы встретим противника, когда он войдет во двор, градом булыжников сверху. Градом булыжников! По головам! Никто, я думаю, до конца в это не верил. Тем не менее по чьему-то указанию мы носили и носили булыжники с улицы и складывали их на подоконнике лестницы, на втором этаже, чуть ниже двери в нашу квартиру. Больше одного булыжника было не втащить. Он сам был похож на чью-то лысую голову — могуч, лобаст. Неужели мы, дети культурных родителей, будем целиться ими в людей? Я несколько раз шумно и деловито поднялся по лестнице с булыжником, тщательно укладывал их в баррикаду на подоконнике (не дай бог, свалится раньше времени). Потом, озабоченно бормоча: «Сейчас, сейчас!», словно осененный гениальной стратегической идеей (идея действительно была гениальная), поднялся на один пролет к двери своей квартиры, открыл ее и вошел. Тщательно запер дверь и сел заниматься. Помню, с каким упоением, наслаждаясь тишиной и уютом, я читал. Изредка вспоминал дворовую ахинею, прислушивался… Тишина! Утром был тихий солнечный двор. Булыжники куда-то исчезли. Рассосется и тут!

Утром через стеклянную дверь любовались спящей Настей.

— Чистый ангел! — повторяли мы с Нонной умильно.

Морщилась, как от мух!

— Дайте поспать, а? — рявкнула. Но встала.

— В школу сегодня пойдешь? — поинтересовался.

— Совсем уже, батя? Майские дни!

Ах да! Совсем заработался. У писателя праздников нет. Точней — сплошной праздник.

— Между прочим, у меня день рождения завтра! — напомнила Настя.

— А ты думаешь, мы забыли? Ну и как мы его будем справлять?

— Я отмечаю с моими друзьями! — проговорила надменно.

— А мы тебе — не друзья? Может, в Елово поедем?

Это меткий удар! Дружба дружбой, а как же любовь? Заколебалась.

— А… Кузюшка с Алкой там?

Хотела, конечно, спросить другое.

— Вполне возможно. Давай позвоним! — потянулся к телефону.

— Не надо! — проговорила она.

— Так, что ли, не едем?

— Едем.

Где пахнет приятно? Только в Елово. Сразу, как с платформы сойдешь, все пропитано и пронизано воспоминаниями.

Дом творчества уже третий год не работал: шаги прогресса, успехи реформ.

Пошли на Кузину дачу.

— А Кузя с Алкою нас пустят? — снова заволновалась.

— Так Кузя отписал нам террасу! Забыла?

— А, да! — гордо Настя произнесла и даже приосанилась. Помещица!

— Тимчик, правда, в Оксфорд собирается, зубрит усиленно. Но, может, и здесь! — Теперь, когда мы уже приехали, можно было и сообщить часть правды.

С расстояния ели глазами. Открыта дверь! На даче они! То-то по домашнему телефону не откликались. Ускорили шаг.

Поначалу они обрадовались сдержанно, впрочем, мы с Нонной профессионально растрясли их в своих объятиях, расшевелили, разговорили, и вскоре вполне оживленный гул заполнил дом. Вот так-то!

Тим в угловой занимался, но крикнул, что скоро выйдет. Всегда я имею тайный план. Как же его не иметь, зачем впустую-то шастать? И тут имел: может, место встречи и начала их дружбы пробудит, так сказать? Выпить тоже хотел, но больше страдал за Настю: ведь достойна же она хорошей жизни! Надо лишь постараться. Это и есть главная подоплека всех моих действий последних лет.

— Рикки! — рявкнула Настя, спускаясь с крыльца.

Тот застонал: после всех ужасов купчинской жизни блаженствовал кверху брюхом у печи. Вздрогнул, приподнял башку и опять уронил. Мол, не имею больше сил на ваши глупости.

— Ладно! Пусть валяется! — я Насте сказал. Та, конечно, насупилась. Рикки — единственное существо, что подчиняется ей беспрекословно, и его лишают.

Вышли на воздух — мы втроем и Кузя с Аллой. Появился и Тим. Возмудел!

— Смотри, Настя! Вдыхай! — Я специально привлекал к ней внимание.