Плясать до смерти

Тоже соскочила с нервов! Лучше бы не говорила этого у тонкой стены, еще Настька услышит, из-за кого мы испортили свою жизнь. Приложил палец к губам. И сразу метнулся — проверить.

Настька вроде немного успокоилась. Наверно, не слышала. Но слезы извилисто текли по ее щекам. Шмыгая носом, стала собирать вещи: свитер, рубаху. Мы ведь здесь долго хотели прожить!

Зашел проститься с хозяевами. Настька плакала — не пошла.

— Извините, коли что не так! — поклонился.

— Что «не так»? — разозлилась Алла. — Этот крест (кивнула на перегородку) — единственное, что человеком делает тебя!

Настю в таких чувствах в электричке не надо везти. Поэтому прогулялись, чтобы успокоиться, прошлись «по историческим местам». В последний раз? Дохромали до Щучьего озера. Увидим ли еще? Тут, у озера в лесу, еще ясно более-менее, какое время года на дворе, в центре поселка это уже трудно понять. А тут снег, глубоко проткнутый каплями. Зима. И где-то даже уже весна. На самом берегу стояли сани-розвальни, раскинув оглобли. Сено чуть сгнившее, но уже разогретое. С отчаянием кинулись в него, долго лежали, грели на солнце лица, дышали. Где оно еще, счастье, как не тут?

— Ну все, папа! Пойдем!

И из света сразу шагнули в тьму.

Глава 10

— Настька! Ты что? Опять?

Это я теперь чую! Сама звонит и молчит. В трезвом виде она себе не позволяет так страшно молчать.

— В чем дело, Настя?

«В ком» дело, я, конечно, понимаю. Вопрос риторический. Все дело в этом Тиме, который так жестко с ней обошелся. Ну и что? Жизнь на нем не замкнулась. Но ей этого достаточно, чтобы…

— Б-бабулька умерла!

— Откуда ты знаешь?!

— Позвонили.

— Надо ехать?

— Похоронили уже ее! — заорала, будто я виноват!

Да. Бабка сажала ее на колено, подкидывала: «Зо-ля-той ты мой!» Повод, как говорится, святой! Да у нее все поводы святые, других просто нет. Мчаться по очередной тревоге? Но у меня, как мне кажется, рукопись на столе? «Жизнь удалась-2»! И если я ее не «выпишу», значит, не удалась!

— Настя! Колька тут?

— Он идиот, папа!

Сама-то ты! — хотелось крикнуть. — Как обращаешься с людьми?! Но нельзя, наверное, дополнительно травмировать? Защищенная горем! Прием отработанный. Теперь может творить что угодно! И я могу творить что угодно!

— Хватит. Настя! Соберись!

— Тебе вообще все безразлично! — закричала.

Да. Теперь — безразлично. Иначе пропадешь. Разорвешься без всякого толку! Положил трубку. И ни на какие звонки больше не реагировал.

Позвонил сам во второй половине дня, когда окончательно расчухал, что «Жизнь удалась-2» ну никак не идет!

Полное молчание. Трубку не берут. Такое бывало: засыпали в разгар дня. При их режиме такая роскошь доступна. В этот раз сердце почему-то сжалось. Какие-то особые, тяжелые были гудки. Мчаться? А вдруг их там нет? По гудкам чувствую: нету! Так где? С такой ногой она далеко не уйдет. Разве что… Вот именно.

Телефон сам зазвонил!

— Алло!

Слышно какое-то большое, гулкое помещение. И — никакого голоса. Звонить, чтобы молчать?

— Алле. — Наконец Колькин голос.

— Вы где?

— Мы? — растерянно произнес Колька.

— Да! Вы.

— В Бехтеревке! — произнес Колька слегка обиженно, словно хотел сказать: а вы о чем-то другом мечтали?

Да нет! Мы ничего. Мы худшего боялись.

— И что там она?

— Плохо.

А разве с ней бывает хорошо?!

— Так что с ней?

— Еще не знаю… Я пошел с псами гулять. Ну и заодно проветриться.

— Понимаю.

— Минут через сорок всего пришел. Лежит на полу. Сначала я решил, просто пьяная…

Это по-теперешнему неплохо.

— …стал шевелить ее, вижу, что-то не то.

— Так что — «не то»?!

— Не знаю…

Прямо какой-то Незнайка!

— Привезти ее привезли, а не принимают! Барышня тут говорит…

Прервался. Начался гулкий гвалт с его участием. Слышимость хорошая, но слов не разобрать.

— Тут барышня заявляет…

Снова гвалт. Нехорошее слово — «барышня». Это Колька его принес. Высокомерие как бы артиста! И Настька это слово переняла. Довысокомерничались!

— Алле. — Колька снова прорезался.

— Еду. Не отступай.

Да по той же улице Хрустальной! Да с еще большим ветерком! Вбежал в гулкий старинный холл. Настя сидела в коляске с большими колесами. Задумчивая и даже какая-то красивая. Но не видела меня. Или не узнавала. Зато очень быстро и оживленно поворачивалась то влево, то вправо и даже назад, словно собираясь вступить в приятную, интересную беседу.

— Кого-то ищет она?

— Санитары объяснили: это разговаривают с ней разные голоса. — Колька рядом возник. — А нами не интересуется!

Кривляется и тут. Это, наверно, от нервов.

«Барышня» лет пятидесяти пояснила мне:

— Это не наш профиль. Мы по направлению принимаем!

Сбегал на второй этаж, Римму Михайловну привел. Хорошо иметь связи!

— Да! «Приехали»! — произнесла Римма Михайловна, глянув на Настю.

— А почему она на коляске?

— Ноги не работают. Очень сильное алкогольное отравление.

Вот уж не ожидал, что даже при таком известии проявлю относительную выдержку. Колька был рядом, горевал:

— И где она такую сивуху нашла?!

Когда начали перекладывать на кровать, оказалось, что не действуют и руки.