Плясать до смерти (Роман, повесть)

А теперь я сидел над отцом с лекарствами и питьем. Несколько раз я вызывал «скорую» — отец почти переставал дышать. Но как специально к их приезду садился на кровати и довольно внятно говорил. Сняв кардиограмму и выписав новые лекарства, они уезжали — и батя тут же вырубался, лежал чуть не бездыханный — и так сутками подряд. Однажды лишь, когда я стал задумчиво рассматривать его банку какао, философски размышляя, что вот, скоро и мне вступать на эту стезю, а какао, говорят, как раз напиток долголетия — он вдруг разлепил один глаз, потом приподнялся и вывинтил у меня из пальцев какао! И, поставив его рядом с кроватью, снова уснул.

...И впервые за это время я выбрался — с двумя сумками грязного белья. Но в нашем возрасте особенно привередничать не приходится. Много лет я замечаю уже, что счастье и покой испытываю лишь в общественном транспорте. Кругом милые люди... и больше ты их никогда не увидишь.

И пейзаж за окном радовал своей дикостью! На привычном, прямом пути всё уже было рассчитано и расписано. На мосту через речку Сестру я четко решал: перестать думать о неприятностях дачных. У странного, покрытого кафелем дома на станции Левашово я разрешал себе начинать думать о неприятностях городских... Невелика свобода. А тут — всё какое-то дикое, незнакомое. И даже не знаешь сперва, о чем думать. Вот — остановка. Серая выцветшая деревянная «трибунка» — платформа торчит из зарослей камыша. Ни души, и лишь шумит метелками ветер. На таких станциях — воспаряет душа, вспоминает, что в жизни — вовсе не один путь, а много разных... и о большинстве из них ты даже не догадываешься. Чудная дорога! Даже цивилизация подступает какая-то другая. Надпись на глухом бетонном заборе: «Печник. Стаж работы — 70 лет». Была бы печь — обязательно бы глянул на этого печника! Но нет у меня печи! А у кирпичного здания бывшей тюрьмы сходятся все пути в один, и плоский Финляндский вокзал всегда одинаков — по какой дороге ни едь!

Метро. Невский. Подъезд. Дверь. А вот и машина «Индезит» — формальная цель моей поездки... Это ты почему-то надеялся, что будет формальная, а получается — главная. И похоже — единственная! Потыкал автоответчик. Тишина. И то радуйся — что с дачи никаких известий нет. Вот оно, счастье-то: на автоответчике — ноль. Счастье, конечно же, скромное... но ты и сам небогат. Развязываем тюки... да-а... когда-то я считал свою жизнь удавшейся, а квартиру — роскошной. Не предполагал, что здесь такие запахи раздадутся! И это — еще не твои запахи. А будут и твои. Глянул на часы. Так, пять минут положил на философские размышления... Вполне! Пора приникнуть к циферблату машинному: программа стирки, температура воды, время отжима... Не менее увлекательно. Закладываем. Врубаем. Время пошло. Как мы шутили в молодые дни: до трех часов — секс, после трех — мучительный самоанализ. Но думал ли когда, что время воспарения духа будет так ограничено — и даже не черточками на часах, а делениями на стиральной машине?.. Кстати, тратишь время зря — два деления абсолютно бесполезно прошли! Загуляю-ка я делений на пять! На больше, к сожалению, не получится... да я и не хочу! Откопал в столе записную книжку. Стал листать. Так... Это мог бы быть интересный звонок. Но тут в пять делений явно не уложимся. Тут делений на восемь, не меньше, чувств. Так... этот звонок — деления на два. А что я пустых три деления делать буду? Нет... Вот этот номерок — пожалуй, на пять делений. Кстати, одно деление уже прошло: вода булькает, барабан крутится. Крутится диск... «Алле!» Сперва, как положено, молчание. «Извини — всё никак не мог позвонить»... «Батя лютует?» Вот это правильная формулировка! Сколько раз она выручала меня! «Батя лютует» и «мама приехала». Когда жизнь тисками сжимала — только это и выручало. «Мама приехала» — это отзвучало уже. Но «батя лютует» по-прежнему, и даже еще сильней. Открыл только рот, но тут на следующее деление перещелкнулось, машина загрохотала, затряслась. «Отжим». Совершенно я позабыл, что последние два деления такие бурные! Врешь! Прекрасно знал! На это и рассчитывал: абонента еще слышно, но тебя — нет. С упоением слышал слова: «негодяй», «сволочь»... даже сладко жмурился. Давно ничего подобного не заслуживал. Для меня это — мед. Машина, дернувшись, умолкла. Стрелка — на красной черте. В трубке пошли гудки. Точность! Последняя виртуозность.

Пауза... А вот это — главный звонок! Слышу по звуку. Труба зовет!

— Что ты орешь? Какие вьетнамцы?

Под ногами хрустели ампулы. Кресла, которыми я задвинул отца, были раскиданы... но батя как чистый ангел спал!

— Откуда я знаю — какие? Приехала «скорая», а в ней — вьетнамцы. На каком-то птичьем языке говорят.

— Практиканты, наверное?

Ведь здесь вроде бы не Вьетнам?

— Откуда я знаю? Один только русский был... водитель.

— И что?