Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира

Вскоре после того, как Эллен и Терри попросили меня написать рассказ для этой книжки, я отправилась в гости к моим сестрам в Беркли (штат Калифорния) и обнаружила, что все три моих племянницы без ума от фей. Шестилетняя Саманта обожала книги Сисели Мэри Баркер, а еще у нее была маленькая кукла, Цветочная Фея, которую она носила с собой везде. Трехлетняя Мари взяла моду носить пару прозрачных крылышек, а четырехлетняя Даниэль по секрету призналась мне, что они с подругой (которая куда симпатичнее Хилари) звали фей, живущих на дубе у нее за окном (при этом непременно надо было орать во все горло), и тогда к Даниэль прилетали девочки-феи, а к подруге – мальчики. И да, они пахли. Это было идеальное начало рассказа, я тут же это поняла. Мои глубокие благодарности моим сестрам, их мужьям и дочкам за то, что разрешили мне позаимствовать и адаптировать столько деталей из их частной жизни.

Что до основной темы этой истории… фэйри всегда были связаны с тем, что запретно. Может быть, именно поэтому во многих легендах и балладах о них присутствует элемент искушения, соблазна. Фэйри – не только трикстеры и похитители маленьких детей. Они – это эрос. И когда я увидела, что моя Черри заблудилась между страхом перед собственной сексуальностью и ощущением ее силы и магии, я подумала, что было бы интересно призвать фэйри и посмотреть, что они могут ей сказать по этому поводу.

Эллен Стейбер

До самой сути

[62]

Пятнадцать лет я отрицал это, но теперь, наконец, признаю: я, Сова из рода Имбирной, – наполовину человек и куда в большей степени сын своего отца, чем я думал.

В моем поколении фэйри человеческая половина есть у каждого. У всех нас – один отец, и он – человек. И мы никогда об этом не говорим.

Племя фэйри уже вымирало, когда пришел наш отец – заколдованный посланник нашего мертвого короля. Целых три сотни лет до того в подземной стране не видали детей, кроме рожденных от человеческих женщин. Но от отцов им доставались лишь жалкие крохи дара. Наверху, среди людей, где полукровки обычно и оставались, этого хватало с лихвой; но с теми немногими, кто приходил в наши земли, обходились как с низшими существами – слугами, а то и рабами.

Среди фэйри у меня не было других ровесников, кроме единокровных братьев и сестер. Отцовская доля крови ни в одном из нас не бросалась в глаза. Все мы были прекрасны и искусны – точь-в-точь настоящие фэйри: ни человечьего смрада, ни человечьих изъянов в лице и теле. Обликом почти все мы удались в матерей, между собою были несхожи, а силой дара не уступали чистокровным. Фэйри признали нас как новое поколение.

Как и все, я полагал, что полукровки, родившиеся наверху, не стоят даже того, чтобы взглянуть на них дважды. Замечал только, что они другие. Низшие. От них странно пахло, да и внешне они, большей частью, были далеки от совершенства. Годились разве что для кухни, для стирки, для грязной работы. Годились – так и быть! – для того, чтобы сновать между нами незаметно и неслышно, как тени.

* * *

Когда я был маленький, мать часто пела над колыбелью о том, каким был мой отец. Она любила его. Она его так и не забыла. Она жалела, что он никогда не вернется. Я принимал это все за человечьи сказки из тех, какими пугают детей, и не верил ни единому слову. Другим детям, с которыми я играл, матери ничего подобного не пели.

Мое поколение учили так же, как и всех, кто рождался до нас: заниматься тем, что нам интересно; развивать свои дары; выбирать себе учителей самим.

Мать обучила меня основам магии и искусства выживания, но моим любимым наставником стал Золотой, ведавший языки и обличья зверей и птиц.

Мать не обрадовалась, когда узнала, какой я для себя выбрал путь: учиться менять обличья означало признать наше родство с низшими существами, и те из нас, кто был особо подвержен предрассудкам, презирали это искусство. Однако отговаривать меня она не стала. Она поняла, что в этом и состоит мой дар.

Мы с Золотым поднимались вверх по тоннелям и выходили через врата в верхний мир – туда, где небо меняет цвет, отчего воздух становится то холоднее, то жарче, а вода не только течет ручьями и реками, но подчас и льется с небес. Мы бродили по пустошам, лесам и болотам, встречались с обитателями звериного царства и пытались убедить их сделать то одно, то другое. Золотой лучше всего умел говорить с волками и лисами. Мне же легче давался птичий язык. Золотой научил меня многим низшим наречиям, а языку кошек научился вместе со мной (хотя кошки, что большие, что маленькие, все равно нечасто до нас снисходили, даже когда мы начали говорить без акцента).

Больше всего на свете я мечтал говорить с лошадьми.