Алексей, кажется, выпорхнул из силков чекистов. Но внимание их на себе ощущал не раз и по разным поводам. Например, когда решил осуществить грандиозный ремонт в своей квартирке на Аэропортовской, пригласив пожилого мастера Афанасия Степановича.
Это был, действительно, мастер старой закваски. Совершенно лысый, в очках с золотой оправой, он священнодействовал с аккуратностью немца и когда размывал потолок, и когда производил побелку, и когда — один — ловко клеил полотна красивых, именуемых шаляпинскими, обоев с букетами роз. Тогда-то Алексей Николаевич и оторвал, выбросил Зойкину жвачку.
В самом начале ремонта произошел непредвиденный казус. Когда Афанасий Степанович снял в гостиной бронзовую елизаветинскую люстру, в квартире вырубилось электричество.
— Я, Алексей Николаевич, у больших людей ремонты производил,— вдумчиво рассуждал мастер в обед, когда они ели приготовленную хозяином баранину, запивая пивом (свои законные двести пятьдесят водки Афанасий Степанович употреблял после завершения трудового дня),— и вот, глядите, что у вас в люстре торчало...
Он вытащил из кармашка рабочей блузы маленькую черную штуковину с металлическими усиками.
— А что это, Афанасий Степанович? — равнодушно удивился Алексей.
— Это, Алексей Николаевич, так называемый «жучок». У вас, я думаю, собираются интересные люди. Штучные люди. Беседуют. А «жучок» все слышит…
«Хауз-майор!» — дернуло Алексея Николаевича
После операции по уничтожению в квартире радионасекомых ходоки с Лубянки навещали Алексея Николаевича с длинными и неровными паузами. Вот он получше от архиепископа Иоанна Сан-Францнсского приглашение поехать в США. На празднование 225-летия независимости. Заинтересованное лицо тотчас же припожаловало: что Алексей Николаевич думает предпринять по этому случаю? Да ровно ничего!
— Собираюсь на два месяца в Крым и думаю, что это гораздо интереснее, — ответил он тогда.
Алексею Николаевичу не раз и в самом дружеском тоне предлагали прекратить переписку с эмигрантами. Но он неизменно отвечал:
— Это моя профессия. Я пишу о литературе русской эмиграции.
— А вы понимаете, что вам присылают книжки, приобретенные на средства ЦРУ? — строго сказал ему господин в мятом костюме.
— Я об этом не думаю. Какая разница? Это нужно для моей работы.
И от него отставали, предлагая на прощание:
— Только не теряйте достоинство советского человека.
И он старался не терять.
Ну, а визиты и проверки воспринимал как неизбежную профилактику. И ничего страшного. Валяйте, проверяйте — как он и объяснил очередному гостю, с которым смотрел, как наши дернули в хоккей финнов. Поговорить по душам, как предлагал гость, не удалось, и было решено назавтра прогуляться в Александровском саду.
Алексей Николаевич захватил пачку писем, которые получил в последние два месяца — пусть почитают, если интересно — и пожаловался, что беспартийному русскому интеллигенту очень трудно. Даже за рубеж не пускают. А уж о какой-то карьере и говорить нечего: все закрыто, глухо. Что ждет его при такой политике? Где провозглашенный союз коммунистов и беспартийных? Все верхние этажи захвачены карьеристами с красными книжицами. Это же цирк!..
Собеседник отвечал:
— Я с вами совершенно согласен, — но тут же добавлял:— Только как частное лицо…
Расстались чуть не приятелями. Алексей Николаевич приглашал его на хоккей под пиво, а тот, прощаясь, спросил:
— А вы не хоите поехать в Париж? Там, где еще живут ваши адресаты? Конечно, если…
— Знаете, — перебил его Алексей Николаевич, переиначивая знаменитое высказывание коронованного отступника Анри Четвертого. — Знаете, я давно понял. Париж все-таки не стоит мессы!..
Какой Париж, какая заграница! Алексей Николаевич теперь не жил, а трепетал: они с Ташей ждали ребенка…
Глава шестая
ПОЗДНЯЯ ДОЧЬ
1
Сборы начались задолго, с репетиции завтрашнего наряда, оказавшегося очень пышным и затейливым. Белая кофточка с кружевным воротником и манжетами; легкий, из розового хлопка, в сборках у щиколотки комбинезон, к шлейкам которого Таша прицепила веселых целлулоидных самоклеющихся мышат: один целится в другого из лука; цветные, на литых подошвах кроссовки. Все добыто Ташей в честных долгих хождениях, стояниях, доставаниях или изготовлено собственноручно. Когда родительская коммисия одобрила костюм, его торжественно развесили на стульях — до утра. И Таня потребовала, указывая на свою жиденькую косичку с пышным бантом:
— И хвост мой
Спала она тревожно, никак не хотела выпускать из рук большого плюшевого мишку, которого надо было оставить дома, вертелась всю ночь и поднялась ни свет ни заря. Торопилась, боялась опоздать на автобус с детьми, хотя по домашней привычке и капризничала во время умывания:
— Не хочу большое мыло! Дай мне